Автор: Вольфганг Акунов
Часть.4 Окончание
ЗНАМЯ И ФЛАГИ АЗИАТСКОЙ КОННОЙ ДИВИЗИИ
В своей книге о бароне Унгерне «Самодержец пустыни» современный автор Леонид Юзефович пишет, что «на трехцветном российском знамени Азиатской Конной дивизии было золотом выткано «Михаил II». Ввиду отсутствия ссылок автора на соответствующий документ, вероятно, речь идет не о «вытканной» (подразумевается вышивка металлической «канителью»), а о нанесенной краской надписи. Вышивка «канителью» (как на Николаевских знаменах белых армий на Юге России) заняла бы гораздо больше времени, чем Азиатская Конная дивизия стояла в Урге. Для барона Унгерна — монархиста до мозга костей — трехцветным российским знаменем являлось бело-желто-черное, а не бело-сине-красное знамя.
Знамя Азиатской Конной дивизии было изготовлено из желтого шелка (атласа), обшито по краям белой и черной монгольской материей, с нанесенными черным и красным цветом изображениями. На лицевой стороне – надпись славянскими буквами «С НАМИ БОГЪ» над ликом Спаса Нерукотворного. На оборотной стороне – вензель «М II» под Короной Российской Империи с двумя 12-лучевыми звездами по бокам, а под вензелем – дата освящения знамени: «1921» (см. илл.).
Красные в качестве трофеев захватили 4 «знамени» (в действительности – флага) Унгерна. К началу похода на Север под началом барона Унгерна находилась 1 дивизия, разделенная на две бригады, а те, в свою очередь, на 4 полка (1-й Татарский, 2-й, 3-й и 4-й Монгольский). Учитывая, что околыши (или, по иным сведениям, донца) фуражек и башлыки у Татарской сотни были «мусульманские» зеленые, у Тибетской – «ламаистские» желтые, у штабных чинов – «христианские» алые, у остальных — темно-синие, а форма у всех — темно-синяя, то и расцветка флагов («знамен») была связана с этими цветами.
Известно, что сражавшиеся в составе Азиатской конной дивизии анненковцы имели свой особый черный значок с надписью белыми буквами «С нами Бог и Атаман».
Согласно правилам военного искусства, в дивизии Унгерна было одно знамя (дивизионное), а в полках и бригадах, согласно тогдашней практике – флаги, сочетавшие в себе зеленый, алый, желтый и темно-синий цвета. Знамя (особенно периода гражданской войны) отличается от флага следующим:
— знамя обычно двустороннее,
— знамя – уникальное произведение искусства, на изготовление которого уходит много времени и дорогих материалов, в т.ч. шелка, атласа, бархата, «канители» и мишуры (золотых и серебряных нитей),
— знамя обычно освящается священником и является святыней подразделения,
— знамя стремятся сохранить при всех обстоятельствах, его потеря равнозначна ликвидации соответствующей воинской части.
Флаги же делаются наспех, главным образом для обозначения части. Флаги обычно односторонние, с сокращенным названием части, напр.: 2 ЗКД (2-я Забайкальская Казачья Дивизия).
Флаги по мере износа выбрасываются и взамен шьются новые. Потеря флага не является позором. Воинская часть в случае потери флага не расформировывается.
ОБМУНДИРОВАНИЕ И ЗНАКИ РАЗЛИЧИЯ
Согласно воспоминаниям знавшие его современников и сослуживцев (в частности, барона П.Н. Врангеля), Р.Ф. фон Унгерн-Штернберг одевался крайне небрежно (что полностью соответствовало его неприхотливости в быту). Так, его подчиненному М.Г. Торновскому, автору воспоминаний «События в Монголии-Халхе в 1920-1921 годах», запомнились засаленная гимнастерка барона с белым Георгиевским крестиком на груди и зелеными погонами с вензелем «АС» («Атаман Семенов»).
Еще в Даурии барон Унгерн носил круглую монгольскую шапочку и красно-вишневый шелковый монгольский халат с золотыми погонами, с целью на далеком расстоянии быть видным войску. По некоторым сведениям он носил на погонах свастику (по-монгольски «суувастик») – древний священный буддийский знак, пользовавшийся большой популярностью также среди ранних христиан — в частности, приверженцев несторианской, или Восточной, церкви, изгнанных за ересь из пределов Римской (Византийской) Империи и расселившихся по всей Азии — от Междуречья до Монголии, Тибета и Китая. Как (со ссылкой на Рене Генона) пишет современный православный русский историк С.В. Фомин в своей книге «Скорбный Ангел», многие исследователи отмечали наличие в Центральной Азии (особенно в Туркестанской области) наличие «несторианских крестов, полностью схожих с рыцарскими (западными — С.Ф., т.е. «тевтонскими» или «тамплиерскими» — В.А.), некоторые из них, кроме того, украшены посредине знаками свастики».
Известно, что свастика украшала погоны чинов бурятского конного полка им. Доржи Банзарова (а впоследствии — Монгольско-Бурятской дивизии) в армии атамана Семенова. Согласно воспоминаниям «Белая Сибирь (Внутренняя война 1918-1920 гг.)» генерала К.В. Сахарова, видевшего атамана Г.М. Семенова в начале февраля 1920 г. в г. Чите, тот был одет в русскую поддевку, с погонами, со знаками на них монгольской «суувастики», форма Монгольско-Бурятской дивизии». Но позднее свастика на погонах Унгерна отсутствовала.
Надо сказать, что в 1918-1919 гг. на стороне Верховного Правителя России адмирала А.В. Колчака (которому первоначально подчинялись и войска атамана Г.М. Семенова — непосредственного начальника барона Унгерна) сражался Сибирский Добровольческий корпус, знаменем которому служило малиновое полотнище с изображением серебряного двуглавого орла (без корон), наложенного на вращающуюся «лунную» золотую свастику-коловрат (эмблема, аналогичная орлу со сватикой на банкнотах Временного правительства 1917 г.).
Любопытно, что в период Гражданской войны 1917-1922 гг. в России свастику использовали и сторонники большевиков. Не говоря уже о большевицких тысячерублевых банкнотах-«пятаковках» со знаком вращающейся «лунной» свастики, о печати Московского губернского Совета депутатов Р.С.Ф.С.Р. – также имевшей форму свастики! – и о центробежной свастике со вкрапленной аббревиатурой «Р.С.Ф.С.Р.», введенной красным военспецом Шориным в 1918 г. качестве нарукавной эмблемы для своих частей на Юго-Восточном фронте, бойцы красных калмыцких конных частей Отдельной 11-й армии носили такой же свастичный нарукавный знак, а на своих головных уборах – голубую свастику вместо красноармейской пятиконечной звезды; среди бурят под красным знаменем с черной свастикой сражался упоминавшийся выше Фушенга. Но это так, к слову.
В награду за освобождение Монголии Богдо-геген, помимо титула цин-вана, присвоил Унгерну и наивысший, доступный лишь чингизидам по крови, ханский титул со званием «Возродивший государство великий батор (богатырь), Главнокомандующий». Титул давал ему право на те же символы власти, что и у ханов – правителей четырех аймаков (областей) Халхи (Внутренней Монголии): желтый шелковый халат («дэли» или «дэл»), желтая же куртка без рукавов — «курма» и желтые сапоги, конские поводья того же священного желтого цвета, зеленые носилки-паланкин и трехочковое павлинье перо «отго» на шапке. Как и свой прежний вишневый, барон Унгерн преобразил ханский желтый халат в полу-русский, полу-восточный мундир и носил его с генеральскими погонами, портупеей и Георгиевским крестом (по преданию, барон, уже в большевицком узилище, изгрыз свой Георгиевский крест зубами до полной деформации, чтобы он не достался врагу). Ламы преподнесли ему старинный золотой перстень-печатку с рубиновой свастикой, по легенде, когда-то принадлежавший самому Чингис-Хану. Трудно сказать, насколько легенда соответствовала исторической правде. Так, например, упомянутый нами выше известный французский ученый, знаток Востока Рене Генон, тоже упоминал в своей книге «Символизм Креста» о перстне со свастикой, якобы принадлежавшем Чингис-Хану, но при этом утверждал, что «…левосторонняя свастика была выгравирована на изумруде (а не на рубине, как у Ф. Оссендовского в книге «И люди, и звери, и боги» — В.А.), вставленном в перстень, который на безымянном пальце правой руки носил Чингисхан…» Темна вода во облацех…Судьба свастичного перстня Унгерна после гибели барона покрыта мраком неизвестности…
По воспоминаниям Н.И. Князева, автора книги «Легендарный барон», унгерновские полки имели весьма эффектное обмундирование: разноцветные тарлыки (терлики – В.А.) – кафтаны монгольского покроя (а точнее – обшитые материей полушубки), светло-синие, малиновые, красные, голубые, синие рубашки и шаровары; белые папахи; широкие пояса из цветного шелка. Не только верхняя одежда, но и белье было построено из добротного китайского шелка. Последнее было очень важно не только с эстетической, но и с чисто санитарной точки зрения – шелковые одежда и белье отпугивали вшей и прочих паразитов (именно поэтому шелковая одежда так ценилась испокон веков, особенно военными и степняками, не имевшими возможности часто мыться!). Представители восточных народностей в составе армии барона сохранили свое национальное обмундирование. Вместо шинелей войска получили синие суконные тарлыки. Согласно Князеву, по этим тарлыкам можно было издали распознавать своих всадников от чужих. Каждая сотня должна была иметь в головном взводе 7 синих тарлыков, а разведка не сильнее взвода – 3, вне зависимости от национальности всадников.
Пошитая в Урге форма унгерновцев состояла из темно-синих монгольских терликов (вместо шинелей), фуражки с шелковым верхом и башлыка за плечами (изнутри также шелкового). Башлыки, как и донца (или околыши) фуражек, различались цветом. У Татарской сотни они были зеленые, у тибетцев – желтые, у штаба – алые. На погонах были нанесены серебряные трафареты, в которых сочетались изображения двуглавого орла и дракона. Каждый всадник имел винтовку за плечами, шашку и камышовый (бамбуковый) ташур в руке.
К осени 1921 г. барон планировал обмундировать все свои части в кожаные куртки и галифе. Унгерновское интендантство уже к началу июля 1921 г. заготовило несколько тысяч комплектов этого обмундирования, однако раздать их войскам не успели, в связи с вторжением Красной Армии в Монголию.
Цирики личной гвардии Богдо-Хана были обмундированы в красные тарлыки и носили желтые нарукавные повязки с черной свастикой (по-монгольски – «суувастик»).
Ги-су, ги-су, лхажалло!
Су-су, лхажалло!
Здесь конец и Богу нашему слава!
ПРИЛОЖЕНИЕ
Барон Юлиус Эвола.
КРОВОЖАДНЫЙ БАРОН.
Сразу же после своего появления в 1924 г. книга Фердинанда Оссендовского «И люди, и звери, и боги» стала настоящим событием. Сенсацию вызвало описание авантюрного путешествия через Центральную Азию, предпринятое Оссендовским в 1921-22 гг., чтобы ускользнуть от большевиков, но также и описание необычной личности, с которой пересекались его пути — барона Унгерна фон Штернберга (на самом деле — фон Унгерн-Штернберга — В.А.), и, наконец, то, что он рассказывает о так называемом «царе мира». Мы хотели бы остановиться здесь на обоих вышеупомянутых вопросах.
Миф вокруг Унгерна фон Штернберга в Азии родился почти сам по себе; сообщалось, что в некоторых храмах Монголии его почитали как олицетворение бога войны. На немецком языке появилась его биография под заголовком «Ich befehle» («Я приказываю»), в которой образ барона окружен романтическим ореолом, а французский журнал «Этюд Традисьонель» («Etudes Traditionelles») опубликовал интересные сведения о его личности, поведанные командиром артиллерии его армии (? — В.А.). Мы сами узнали о бароне от его брата, которому была уготована трагическая судьба; после того, как он ускользнул от большевиков и прорвался из Азии в Европу после всяческих кажущихся достойными авантюрного романа приключений, он и его жена были убиты при оккупации Вены в 1945 г. повредившимся в уме швейцаром (? — В.А.).
Унгерн фон Штернберг происходил из старинного балтийского рода, восходящего еще к викингам (? — В.А.). В начале большевицкой революции, в качестве офицера русской армии, он командовал кавалерийской частью в Азии, постепенно пополнявшей свои ряды, пока она не стала настоящей армией (? — В.А.). С ней Унгерн фон Штернберг сражался против красных мятежников до последнего. При этом его операционная база находилась в Тибете (на самом деле — в Даурии, а впоследствии — в Монголии! — В.А.); отсюда он прогнал китайцев (? — В.А.), которые тогда уже заняли его часть (? — В.А.), и завязал тесные отношения с Далай-ламой, которого он сам освободил (на самом деле Унгерн, как известно, освободил от китайцев не тибетского Далай-ламу, а монгольского Богдо-гегена! — В.А.).
Действия барона серьезно тревожили большевиков. После того, как они неоднократно несли тяжелые потери, они посчитали необходимым провести крупную операцию, которой командовал так называемый «красный Наполеон« — генерал Блюхер (на самом деле «красным Наполеоном» именовали другого большевицкого военачальника — М.Н. Тухачевского, а не В.К. Блюхера, который в 1921 г. никак не мог быть советским «генералом», поскольку такого чина в Красной Армии еще не существовало — В.А.).
Война бушевала с переменным успехом, но, однако, закончилась поражением фон Штернберга, причем перелом ознаменовало предательское дезертирство нескольких чехословацких полков (похоже, информатор Юлиуса Эволы или он сам путают судьбу барона Унгерн-Штернберга с судьбой Верховного Правителя России адмирала А.В. Колчака! — В.А.). О кончине барона циркулируют противоречивые версии; точно ничего не известно. Во всяком случае, сообщается, что он точно предвидел, когда он умрет; он также знал определенные подробности своей жизни заранее — к примеру, (он знал — В.А.) о своем ранении при атаке на Дургу (вероятно, столицу Монголии Ургу; Дурга — имя индуистской богини, известной также как Кали, супруга бога-разрушителя Шивы — В.А.), что и произошло на самом деле.
Здесь нас интересуют два аспекта фон Штернберга. Первый касается его личности, в которой смешиваются не имеющие себе равных черты. Он был мужчиной исключительной внешности и безграничной смелости, но одновременно и безграничной жестокости; по отношению к своим смертельным врагам, большевикам, он был беспощаден. Поэтому его называли кровожадным бароном.
Рассказывают, что великая страсть сожгла в нем все человеческие чувства и оставила лишь совершенное презрение к смерти. Одновременно он должен был обладать квазимистическими (? — В.А.) качествами. Еще до того, как он отправился в Азию, он заинтересовался буддизмом (который нельзя сводить только лишь к гуманистической моральной доктрине), и его отношения с представителями тибетской традиции ни в коем случае не ограничивались внешней, политической и военной сферой в рамках уже упомянутых событий (? — В.А.). Он располагал определенными сверхъестественными способностями; к примеру, ему приписывали что-то вроде ясновидения, что позволяло ему читать мысли других людей: он видел их так же ясно, как физические вещи (? — В.А.).
Второй аспект касается идеала, который почитал Унгерн фон Штернберг. Борьба против большевизма должна была стать лишь началом гораздо более обширного предприятия. Согласно фон Штернбергу, большевизм был не отдельным феноменом, а неизбежным следствием процесса упадка, происходящего продолжительное время в рамках всей европейской цивилизации. Как и Меттерних (министр иностранных дел и канцлер Австрийской Империи, инициатор создания Священного Союза» (- В.А.), он также верил — с полным на то основанием — в непрерывность различных фаз и форм всемирного разрушения, начиная с Французской революции. Для Унгерна фон Штернберга реакция должна была прийти с Востока — Востока, верного своим собственным духовным традициям и сплоченного против угрожающей опасности — вместе с теми, кто способен на мятеж против современного мира. Первой задачей должно было стать искоренение большевизма и освобождение России.
Захватывает следующий отмечаемый совершенно достоверными источниками факт: после того, как Унгерн фон Штернберг стал освободителем и защитником Тибета (в действительности, как мы знаем, не Тибета, а Монголии! — В.А.), он должен был вступить, в рамках упомянутого плана, в тайные отношения с представителями традиционных сил не только Индии, но и Японии и исламского мира. Мир, еще не уничтоженный материализмом и разрушением, постепенно должен был присоединиться к нему как из оборонительной, так и наступательной солидарности. Тут мы переходим ко второму вопросу — вопросу о так называемом «царе мира».
Оссендовский сообщает, что ламы и властители Центральной Азии должны были рассказывать о существовании таинственного мощного центра по имени Агарта, причем речь шла о местонахождении «царя мира». По слухам, он лежал под землей и общался со всем миром при помощи «подземных каналов», которые проходили под континентами и океанами.
В подхваченной Оссендовским версии эти утверждения выглядят фантастическими. Заслуга открытия подлинного содержания этих рассказов принадлежит Рене Генону, который в своей книге «Le Roi du Monde» («Царь мира») подчеркивал тот факт, что в книге «La mission des Indes» («Миссия Индии») Сент-Ива д’Альвейдра, вышедшей в 1910 г., о которой Оссендовский, наверное, не знал (? — В.А.), говорится о том же таинственном центре (именуемом Сент-Ивом несколько иначе — не «Агарта», а «Агартта» — В.А.). Генон объясняет, прежде всего, что это подземное царство (которое с трудом можно представить себе уже из-за проблем размещения и снабжения, если оно не населено исключительно духами) на самом деле нужно понимать как некий «невидимый центр (влияния — В.А.)». Что касается господствующего там «царя мира», то он является обобщенным символом представлений о «невидимом правительстве» или «контроле над миром или историей», и кажущееся фантастическим указание на подземные каналы, связывающие его местопребывание с различными странами Земли, нужно понимать также не материалистически, а как символ влияния, которое этот центр в какой-то мере оказывает «из-за кулис».
Если понимать все это в более конкретной форме, то мы увидим, конечно, различные проблемы, актуальность которых едва ли ускользает от кого бы то ни было. В то же время, картина происходящего на нашей планете, становящаяся все более очевидной, очень трудно согласовать с идеей существования этого влиятельного «царя мира», если рассматривать его влияние как положительное и полезное.
Ламы, якобы, сказали Оссендовскому: «Царь мира появится в будущем, когда для него настанет час вести всех добрых людей против злых. Тем не менее, это время еще не пришло. Самые злые представители человечества еще не родились». Это — повторение традиционной темы, известной также и в средневековой Европе.
Интересно, что ламы и властители земель в Тибете выражали мысли, очень схожие с мыслями Оссендовского, ссылаясь при этом на эзотерическое учение. Его более примитивный характер, переданный и включенный Оссендовским в описания своих путешествий, заставляет сделать вывод, что речь ни в коем случае не идет о его собственной выдумке.
Рим, 9 февраля 1973 г.
