Автор: Александр Гончаров
Однажды мне довелось прочитать строки, которые вольно или невольно, но запали в душу:
И не прощенно, не раскаянно,
В гордыне, ужасе и зле
И в страхе бродит племя Каина
По русской авельской земле.
Это коротенькое стихотворение принадлежит русскому «белому» поэту Владимиру Алексеевичу Смоленскому (1901—1961) и впервые было опубликовано в 1963 году, после его ухода в лучший мир.
Время его написания таким образом относится ко времени, когда в несчастной и столь им любимой России советская безбожная власть достигла пика своего всемогущества. А что? Противники ее были сломаны, народ вынужденно смирился и выросли целые поколения людей, которые не знали исторической Российской Империи, полностью погрузились в коммунистические иллюзии и, отравленные материалистическим пойлом пропаганды, начали лелеять мечты только о сытой и комфортной жизни.
В «Воспоминаниях» (1960) у Смоленского находится глубокое понимание того, что происходит в России, хотя он и не был на Родине с 1920 года: «Было бы отвратительно, если бы большевизм «удался», и в результате русской трагедии, страшных русских страданий, гибели русского духа гражданеподобные советские рабы, вполне удовлетворяясь мещанским своим благополучием, жрали бы каждый день по бифштексу − догнали бы Америку, − предел чаяний своих обезьяноподобных вождей».
Большевизм и «не удался». Через тридцать лет после смерти Смоленского СССР развалился, промотав духовное наследие Империи и бездарно разбазарив все то, что было накоплено на подкормку «пролетарских вождей» в Европе, Азии, Африке и Латинской Америки. Коммунистические Смердяковы и Швондеры – Каины наших дней, дорвавшись до властных коридоров, органически управлять не могут, а потому и создают систему, которая пожирает саму себя.
По сути, последовало Божие наказание. И иначе быть не могло. Смоленский знал, в чем лежит исток порухи, настигшей русский народ в XX столетии от Р. Х. Вспоминая гибель поэтов − Николая Гумилева, Марины Цветаевой, Осипа Мандельштама, Сергея Есенина и даже Владимира Маяковского, – он записал: «Большевики доводят всегда свои злодеяния до пределов адовых.
Какие прекрасные лица,
И как безнадежно бледны −
Наследник, Императрица,
Четыре Великих Княжны…
Не надо быть монархистом, чтобы заплакать от ужаса и жалости, вспоминая подлое, в подвале, убийство Царя, поверившего в милость своего народа, благородной Матери-Царицы, бедных девочек, больного мальчика. Сорок пять лет русского коммунистического рабства есть справедливое возмездие за то, что вся Россия, мы все, допустили убийство невинных, не защитили русских поэтов от насилия, надругательства и отчаяния».
Владимир Смоленский советскую власть не любил. У него к ней имелись свои счеты. На глазах юноши большевики расстреляли отца – потомственного казака и жандармского полковника, всю жизнь боровшегося с разрушителями державы. Разрушители и убили казака.
С 18 лет будущий поэт стал сражаться с большевизмом в рядах Добровольческой армии. И горько было покидать Отчизну, не сумев отстоять ее свободу от нового ига, а потом на чужбине постоянно помнить об этом:
Над Черным морем, над белым Крымом
Летела слава России дымом.
Над голубыми полями клевера
Летели горе и гибель с севера.
Летели русские пули градом,
Убили друга со мною рядом,
И Ангел плакал над мёртвым ангелом…
− Мы уходили за море с Врангелем.
Стихи Владимир начал писать в Тунисе и продолжил уже во Франции. Жизнь эмигранта оказалась тяжелой. В отличие от революционеров, которые до 1917 года приспособились за чужие подачки и криминальные деньги «от эксов» жить припеваючи в Лондонах, Парижах и Женевах, Смоленскому пришлось тяжело работать. Но казачий сын не являлся белоручкой. Два года отработав на металлургическим и автомобильном заводах, он затем окончил гимназию, добрался и до Сорбонны.
Несмотря ни на что, Владимир Смоленский писал стихи. Своими учителями он считал Лермонтова и Ходасевича. В Париже он сошелся с другими молодыми русскими поэтами. Они читали свои произведения в своем кругу, разбирали творчество друг друга, да чего уж и греха таить, бывало и ругались до хрипа.
Настоящую известность Смоленский получил в 1931 г., когда вышла его книга «Закат». Русская эмиграция его хорошо приняла, хотя и нашлись среди критиков недоброжелатели и злопыхатели.
В «Закате» Владимир Смоленский еще не раскрылся, он излишне пытается подражать своим кумирам. Но здесь уже четко проглядывают символы и образы, которые пройдут через все его поэтическое творчество: крылья, ангелы, звезды, ночь как оппозиция дня, крест и огонь. И ранний Смоленский относится ко всему гораздо пессимистичней, чем поздний, даже и незадолго перед кончиной. Но есть четверостишье, которое могло бы сделать честь и великому Лермонтову:
Молчи. Не надо о любви. К чему?
Ведь не спасает ни любовь, ни вера,
Тебя прижал я к сердцу моему,
Как прижимают дуло револьвера.
Последние две строки – это высший поэтический пилотаж.
А в чем видел свое предназначение поэт? Ответ он дает сам в «Стихах о Соловках» из сборника «Наедине» (1938):
Но для того избрал тебя Господь
И научил тебя смотреть и слушать,
Чтоб ты жалел терзаемую плоть,
Любил изнемогающие души.
Он для того тебя оставил жить
И наградил свободою и лирой,
Чтоб мог ты за молчащих говорить
О жалости − безжалостному миру».
Ключевой же темой для Владимира Алексеевича Смоленского на веки вечные остается Россия. Любовь к Родине у него неизбывна и многогранна. Он чувствует страну всей душой, даже находясь в тысячах миль от нее.
Иногда, из далекой страны,
Из моей страны, из России,
Как будто летя с вышины,
Голоса долетают глухие…
Я слышу их много лет
(Теперь они глуше, чем прежде).
В тьму из тьмы, я кричу им в ответ
О гибели и надежде.
И сливается голос мой
С голосами глухими народа
Над его огромной тюрьмой,
Над тесной моей свободой.
А в 1955 году Смоленский создает самый настоящий гимн-апологию России:
Я знаю, Россия погибла
И я вместе с нею погиб −
Из мрака, из злобы, из гибла
В последнюю гибель загиб.
Но верю, Россия осталась
В страданье, в мечтах и в крови,
Душа, ты сто крат умирала
И вновь воскресала в любви!
Я вижу, крылами блистая,
В мансарде парижской моей,
Сияя, проносится стая
Российских моих лебедей.
И верю, предвечное Слово,
Страдающий, изгнанный Спас
Любовно глядит и сурово
На руку, что пишет сейчас.
Недаром сквозь страхи земные,
В уже безысходной тоске,
Я сильную руку России
Держу в моей слабой руке.
Чуть позже Владимир Смоленский раскрывает все стороны своей любви к покинутой России:
Люблю Тебя последнею любовью,
И первою − ревнивой и одной;
Моим дыханьем и моею кровью,
Земной люблю Тебя и неземной.
Люблю Тебя в отчаянье и в счастье,
В воспоминаниях, в надеждах, в снах,
В раздумье, в восхищении и в страсти,
В презренье, в гневе, в страхе и в мечтах.
Люблю Тебя напрасно, неумело,
В величье, в рабстве, в громе и в тиши,
Люблю Тебя движеньем каждым тела
И каждым вдохновением души.
Поэта Владимира Алексеевича Смоленского современный русский школьник не знает. Его портреты не висят в кабинетах литературы, а четверостишья не зубрят отличники. А между тем мы все рассуждаем о какой-то идее, чтобы объединить российское общество перед лицом наступающего на нашу самость Запада. Только идеи не приходят в умы случайно. И тяжело нечто придумать людям, утомленным перлами советской «классической» литературы со школьной скамьи. На Павках Корчагиных и Горьком далеко не уедешь. Сперва необходимо очистить головы от пропагандистского дурмана. И для этого Смоленский отлично подходит.
P. S. Из «Воспоминаний» В. А. Смоленского: «Когда-то у Мережковских спросил я А.Ф. Керенского: «Скажите, Александр Федорович, если бы завтра большевизм рухнул, какую бы вы хотели для России свободу?»
Он подумал и сказал: «Такую, как при Александре III».
За что боролись?!»
