Автор: Елизавета Преображенская
Письма Е. А. Свиньиной внучке Асе
Едва ли в России найдется семья, которой не принесла бы горе революция и Гражданская война. Родители теряли детей, дети оставались сиротами, семьи раскалывались, разрывались, близкие люди оставались навсегда отрезанными друг от друга. Так произошло и с семьей генерала Александра Дмитриевича Свиньина. Прославленный русский генерал не застал революцию – он умер в 1913 году, но его семья в полной мере испытала на себе все «прелести» светлого будущего.
Александр Дмитриевич Свиньин был женат на воспитаннице Белостокского института благородных девиц Евгении Александровне Лучинской. У них было двое детей: сын Владимир и дочь Людмила (Люма). Сын умер в 1915 году, а дочь Людмила, к тому времени вышедшая замуж за Бориса Андреевича Дурова (из того самого рода, что и знаменитая кавалерист-девица).
Вместе с мужем и дочерьми Анастасией (Асей) и Надеждой Людмила Александровна эмигрировала после революции и жила в Париже. Что же касается Евгении Александровны, то она не смогла выбраться из Петрограда, провела остаток жизни в мечтах о воссоединении с дочерью и внучками. Хотя они не могли видеться, Евгения Александровна вела постоянную переписку с дочерью и внучкой. Ее письма к Асе Дуровой полны нежности, безграничной любви, мудрых советов и различных бытовых подробностей о скорбной жизни в стране советов. В России бабушка скучала по внучке, а внучка долгое время не могла найти себе места во Франции – она тосковала по стране своего детства, отказывалась принять новый, изменившийся мир, была полна заблуждений о том, что Россия – все та же и даже делилась с бабушкой мечтами и планами о возвращении. Евгения Александровна всячески убеждала девочку, что новые реалии России бесконечно далеки от того мира, который Ася помнила по детским годам и о котором читала в произведениях Толстого, Тургенева и Аксакова.
Сама Евгения Александровна, некогда светская дама, активно занимавшаяся благотворительностью, теперь ютилась в маленькой комнатушке и подрабатывала няней в немецкой семье. Но средств все равно не хватало, приходилось подрабатывать уроками языков, шитьем и вышивкой, крайне скромно питаться и ходить пешком, экономя деньги. Несмотря на ухудшающееся самочувствие, Евгения Александровна находила в себе силы ухаживать за родными могилами на кладбище Александро-Невской лавры и описывать историю предков в письмах к внучке Асе.
Очень мягко, но при этом красочно она убеждала внучку не искать России прежней в Совдепии. Вот одно из писем, свидетельствующее об этом: «Моя милая, дорогая Асенька, только что получила твое письмо и сейчас же отвечаю, так как оно уже не первое носит оттенок грусти, чего-то томящего тебя. Не хочу думать, что это серьезно, твои годы уж такие, что склонны к задумчивости и необъяснимой тоске, и поэтому буду надеяться, что это пройдет… Что меня тревожит – это твоё стремление в Россию. Ну почему это? Неужели ты думаешь, что найдешь здесь то, к чему тебя влечет? Я уже говорила тебе, что как ни дорога могила, но жить на могиле и могилой нельзя. Всё то, что на расстоянии, по прежним преданиям, кажется притягательным, в действительности не то. Помимо того, что вcё изменилось до неузнаваемости, всё до того ново, не свойственно родному, что мечты твои о возврате пусть останутся мечтами. Сохрани Бог осуществить их! Идея навестить могилу, несомненно, похвальна, но устраивать свою молодую жизнь на ней – безрассудно. Живя в прекрасной стране, хотя тоже в силу общей неразберихи часто встряхиваемой разными житейскими передрягами, всё же в этой стране, твоей второй Родине – культурно, законно и права человека отчетливо обозначены. Работая, трудясь, можно достичь обеспечения к старости… Что же ты найдешь там, где нет ничего определенного, где всё зависит от минуты, новых опытов над человеком и его потребностями, где даже себе нельзя верить, потому что не знаешь, что от тебя завтра потребуют… Не воскресить к этой жизни умерших, не стоит и нарушать тишину дорогой могилы. Пусть русское почивает сном вечным, не будем тревожить прах. То, что должно возродиться – само воскреснет, не нашими слабыми силами поднять мёртвых. Жизнь до того изменилась, что я иногда сомневаюсь, жива ли я еще?… Ну подумай, вся эта сказочная красота ушла навеки и новым людям нужны новые переживания. Не скажу, что я им завидую, этим новым людям. Пусть они конечно живут и будут счастливы по-своему, но я ни за что бы, ни за какие блага мира нового не хочу отречься от моего старого счастья, его красоты. Теперь я не вижу ни в чем красоты, а без нее всё – грош цена… Здесь не Русью пахнет. Ну что манит тебя? И дым Отечества нам сладок? Но где же это Отечество? Даже дыма нет, а об обычаях, преданиях, давно забыто. Ну чего же тебе? Или тебе кажется, что Москва – и до сих пор Москва? Забудь о ней, нет ее, Москвы – пусть почивает с миром, она долго жила».
Окружающее было беспросветным, безрадостным. Хамство, грубость, ненависть пропитали воздух советской России своим смрадом. Все, что было лучшего, достойнейшего в России прежней, искоренялось, уничтожалось, безжалостно втаптывалось в грязь. «Думаю, что лет через 10—15 в России выработается совсем новый язык, внешность и характер. От русского человека останется только историческое воспоминание по учебникам как от человека каменного века. И эту новую породу людей трудно будет убедить, что они потомки суворовских, кутузовских героев. Кстати, я совершенно сочувствую тебе, Асенька, и понимаю, что в твои годы, прочитав такое дивное творение, как гениальная «Война и мир», можно впасть в то очарование, которое всецело овладело тобой. Старые люди, и те неравнодушны к этой великолепной вещи, и давно уже усталые, замученные и разочарованные, сердца их начинают усиленно трепетать, читая эти страницы героического прошлого нашего многострадального народа. А Наташа, твоя любимая русская героиня этого романа не одной тебе является воплощением прекрасной русской девушки. Еще очень хороши его «Детство, отрочество и юность». Ты, верно, уже читала? А то прочти. Прошлое дало России эти типы. Будущее никому не известно, но по теории вероятности эти типы здесь не повторятся и тебе не придётся, по твоему возвращении в Россию, встретить Наташу, князя Андрея, Пьера и так далее. Люди будут новые, совсем новые. И Наташа так же будет далека от них, как героиня времен Грозного, если не дальше… Теперешние моды не всем идут. Нужны красивые ноги, грация, красивая шейка и руки. К сожалению, редки те, кто здесь этим обладает. Больше – кривые ноги, не умеющие носить обувь, грубые физиономии и резкие движения. Как выражаются люди: «Где эти лебединые шейки, плавная поступь, где степенные красавицы Маковского?» Все давно перевелись, а от русского типа остались только картины в Эрмитаже… Люди озлоблены, замерзли, ненавидят друг друга и право, слушая эту злобную, желчную болтовню, невольно задумаешься. Ведь в сущности нам теперь самый свирепый враг – все чужие, не иностранцы, а мы сами — ведь в ложке воды готов уничтожить друг друга. Где же русское добродушие, смешливость, всепрощение? И становится светлее на душе, когда подумаешь, что тебя, моя добрая девочка, здесь нет, что ты живешь вдали от этой злобы и ненависти, и мечтами, воображением, окрашиваешь пустыню и мрак заброшенной, растерзанной родной могилы Родины. Избави тебя Бог увидеть тебе, во что превратился родной тебе народ…» — грустно подмечает Евгения Александровна.
И все же она еще долгое время надеялась вырваться из Совдепии и воссоединиться с родными, обивала пороги инстанций, собирала документы и деньги на билет, хлопотала о позволении выехать. К сожалению, из этих хлопот ничего не вышло и бабушке не суждено было обнять свою дорогую внучку Асю – Евгению Александровну из Совдепии не выпустили, только зря она теряла время в очередях… Иногда отчаяние, охватившее генеральшу, вырывалось на бумагу. В одном из писем она пишет: «Самое лучшее – не быть. А я люблю вас всех…Не увижу я вас никогда – это несомненно, ибо волчья пасть не выпускает свои жертвы»… Жестокие люди, жестокое время, и всё это когда-то пройдет, как проходит всё на свете. И чего ради идут эти упражнения в развитии бесчеловечности и глумления над всем, что так красило эту жизнь для всех. Кто переживёт, тот убедится, что всё это было напрасно».
Жизнь становилась все труднее, хуже. Блокаду и без того голодавшая Евгения Александровна не пережила – она умерла в 1942 году. К сожалению, все ее вещи и письма, полученные от родных из Парижа, затерялись. Но внучка Ася сохранила то, что писала ей бабушка.
В эмиграции Анастасия Борисовна Дурова тоже переживала непростые времена и душевные метания. Училась она в католическом колледже и по окончании его приняла твердое решение перейти в католичество. Родителей этот шаг шокировал, отец несколько лет отказывался общаться с ней после этого.
Мечты побывать в России Ася не оставила, а лишь отложила их на время. В 1959 году Анастасия Борисовна впервые приезжает в Россию со времени эмиграции в 1917 году. Она один из членов группы «Культура и дружба». Спустя несколько лет она приезжает уже в качестве переводчика на одной из французских выставок, организованных в Москве, а в 1964 году получает работу во французском посольстве в Москве. Там она проработала более 10 лет и за это время тайно передавала для публикации за границей произведения многих русских авторов: Александра Солженицына, Дмитрия Панина, Александра Меня, Димитрия Дудко. Она встречалась с Борисом Пастернаком, Надеждой Мандельштам и Марией Юдиной. Конечно, прежней России Анастасия Борисовна не нашла, но старалась собрать осколки разбитого мира, ушедшей цивилизации.
К сожалению, Ася, не нашла даже могилы своей бабушки – Евгения Александровна была похоронена в братской могиле на Серафимовском кладбище, но сохранились на Александро-Невском некрополе могилы деда-генерала и дяди-офицера.
Анастасия Борисовна, как и ее дальняя родственница, Надежда Дурова, тоже оставила мемуары о своей жизни. Она умерла в Париже в 1999 году в возрасте 91 года. Она никогда не была замужем, так как в возрасте 18 лет дала обет безбрачия.
