Автор: Александр Гончаров
В Успенском соборе Московского Кремля находится икона святителя Петра, митрополита всея Руси с отображением в клеймах его жития, написанная в конце XV века. Одно клеймо посвящено известному сюжету под названием «Сон Ивана Калиты».
Вкратце можно сказать, что Князю Ивану Даниловичу было видение во сне, что он с боярами и неким Протасом выехал в бескрайнее чистое поле, на котором возвышалась гора с белоснежной вершиной. Под воздействием солнечных лучей снег сошел и растаял, а потом исчезла и гора. По обычаям того времени (шел XIV век от Р. Х.) князь обратился за разъяснениями к святителю Петру, тот же поведал, что снег – это он сам, митрополит, гора – Иван Калита, а поле – Русь. Видение показало благоверному князю, что ко Господу он отойдет после кончины своего религиозного сподвижника.
Однако нам важно несколько иное: князь Иван Калита (1288—1340) воспринимался на Руси почти через сто лет после его смерти как вершина – Государь-собиратель земель и охрана страны – чистого поля. В противном случае на иконе клейма не было бы, а сон не попал в средневековые русские патерики и сказания.
Получается, что современники и ближайшие потомки Ивана Даниловича великолепно осознавали его роль как государственного деятеля, особенно на великокняжеском престоле, причем оценивая в положительном ключе. В летописях отмечается следующее:
«…Седе Иван Даниловичь на великом княжении всея Руси и бысть оттоле тишина велика на 40 лет, и престаша погани воевати Русскую землю и закалати христиан и отдохнуша и упочинуша христиане от великыя истомы и многыя тягости и от насилиа татарьскаго, и бысть оттоле тишина велика по всей земли».
В «Волоколамском патерике» (нач. XVI в.) же передается рассказ игумении святому Пафнутию Боровскому (XV в.), которая скончалась, а потом «вернулась в тело»: «Видѣ, – глаголаше, – въ раи князя великаго Ивана Даниловича»; нарицаху же его Калитою сего ради: бѣ бо милостивъ зѣло и ношаше при поясѣ калиту, всегда насыпану сребрениць, и, куда шествуя, даяше нищимъ, сколько вымется. Единъ же отъ нищихъ вземъ отъ него милостыню, и помалѣ той же прииде, онъ же и вторицею дасть ему. И паки, отоинуду зашедъ, просяше, онъ же и третие дасть ему, рече: «Възми, несытый зѣници». Отвѣщавъ же, онъ рече ему: «Ты несытый зѣницы: и здѣ царствуешь, и тамо хощеши царствовати». И отъ сего явѣ есть, яко отъ Бога посланъ бяше, искушая его и извѣщая ему, яко по Бозѣ бяше дѣло его, еже творить.
Все это как-то не вяжется с образом Князя Ивана Калиты, который создали либеральные и революционные историки и публицисты XIX столетия. Декабрист Никита Муравьев называл его хитрым ордынским рабом, негативно к Калите относились Герцен и Костомаров, а Ключевский вообще совершил «исторический» подлог, объяснив, что прозвище «Калита» Князь Иван получил за скопидомство и жадность. Правда, в источниках, даже враждебных московскому Князю такого не найти, но тем хуже для источников. А рядовой любитель истории просто поверит маститому ученому мужу и в летописях, патериках, житиях копаться самостоятельно не будет.
За что же либеральная историография не любит Князя Ивана Даниловича?
Во-первых, именно он сделал Москву подлинным центром объединения Руси. На что, скажем прямо, шансов относительно новое княжество (образовано в 1213 г.) не много. Не следует забывать, что Иван Калита (1325-1340) – это только третий Князь из постоянной, собственно, московской династии, правивший в нем, после отца Даниила Александровича (младшего сына Александра Невского) и старшего брата Юрия.
Ни на каких выгодных торговых путях княжество не лежало и за них как раз московские князья и боролись. Но плюсом государства было отсутствие старой знати, а новая всецело зависела от Княжеской власти.
Для объединение важна религиозная доминанта. Союз Ивана Даниловича с митрополитом Петром ее и дал Москве, хотя формально духовными столицами оставались Владимир и далекий Киев.
И из истории известно, что лишь религией можно объединить в единую систему людей из разных социальных групп и разной этнической принадлежности. Москва с этой задачей и справилась. Третий Рим вырос не на пустом месте.
Во-вторых, Князь Иван Калита проводил политику своего деда – святого благоверного Князя Александра Ярославича, направленную на умиротворение Орды и противостояние Западу.
Ивану Калите пришлось разбираться с «литовской опасностью». Историки посчитали, что с XIII века и вплоть до фактического поглощения Литвы Польшей после Кревской унии (1385) русские постоянно воевали не с татарами или кем-то еще, а с литовцами. А после унии противоборство продолжилось и при включении в него Польши, за спиной которой скрывалась мощь Католической церкви.
Во время Ивана Калиты Великое княжество Литовское раздвинуло свои границы до Великих Лук, поглотив русские Полоцк, Витебск и Усвят. К 1430 году литовская экспансия привела к тому, что рубежи Руси сдвинулись на восток за Вязьму и Козельск.
Причем, Литва на Руси имела своего «Троянского коня» − княжество Тверское, ориентированное в политике на Запад. Избиение в Твери отряда баскака Чолхана в 1327 году вряд ли произошло спонтанно. Уж больно оно хорошо вписывалось в политику тверского Князя Александра. Последовавшая в ответ «Федорчукова рать» из Орды, в наведении которой антимосковские источники обвинили Ивана Калиту, хотя там были завязаны прежде всего суздальские князья, привела к бегству Александра во Псков, а потом, конечно, и в Литву.
Кстати, в 1331 г. Александр Тверской вернулся во Псков при поддержке литовского Князя Гедимина, связанного через династический брак дочери (1325) с Польшей.
Когда некоторые историки заявляют, что Литва и Тверь могли быть стать ядрами объединения Руси, в пику Москве, они не замечают того, что Великое княжество Литовское в XIV веке уже втянулось в западно-христианскую цивилизацию, а Тверское княжество шло к тому же в след за ним.
В случае неудачи Москвы Русь-Россия не состоялась бы. Ее западные земли в итоге попали бы в состав Польши, а потом, скорее всего, и окатоличились бы. Причем цивилизационный рубеж прошел бы как раз по тверским границам, если не еще дальше. На восток и юго-восток от него, даже после освобождения от ордынского ига, существовали бы отдельные княжества, воюющие друг с другом и разрушающие тем этническую систему русских.
Политика Ивана Калиты этот ход истории предотвратила. И получение им ярлыка в 1328 г. на Великое княжение во Владимире спасло Русь. Хан Узбек имел свои мотивы для удовлетворения запроса Ивана Даниловича, и он не знал, что, решая тактическую задачу в данный момент истории, Орда уже проигрывает истории. Внук Ивана Даниловича Дмитрий Донской в 1380 году на Куликовом поле доказал это уже силой оружия.
В отношении Ивана Калиты историки используют, как негативный элемент для характеристики его политики, факт сбора им самим дани для Орды и передачу оной хану. Однако, Иван Данилович дань скорее всего собирал на своей территории, а потому знал четко, где и что можно взять без ущерба для своих владений. А вот общерусский сбор дани Калитой документами не подтверждается. Основой для предположения является лишь одно предложение из Никоновской летописи и более ничего. Так что все последующие гипотезы историков о присвоении части дани других княжеств Калитою высосаны из «исторического» пальца.
Если бы Великий Князь Иван Калита жил во Франции или Германии, то современные нам историки, литераторы и т. д. наверняка распинались бы о его мудрости, прозорливости и редчайшем чувстве государственного строительства. Но так как он правил в Москве, а не в Иль-де-Франс, то его по злому навету иноплеменников и нашему неблагодарному обыкновению поливают словесными помоями.
Ежели отвлечься от всего наносного и поверхностного, то Ивана Калиту не привечает строго определенный ученый тип россиян, имеющий душевное родство с персонажем Ф. М. Достоевского, участником диалога:
− Может ли русский мужик против образованного человека чувство иметь? По необразованности своей он никакого чувства не может иметь. Я с самого сыздетства, как услышу, бывало, «с малыим», так точно на стену бы бросился. Я всю Россию ненавижу, Марья Кондратьевна.
− Когда бы вы были военным юнкерочком али гусариком молоденьким, вы бы не так говорили, а саблю бы вынули и всю Россию стали бы защищать.
− Я не только не желаю быть военным гусариком, Марья Кондратьевна, но желаю, напротив, уничтожения всех солдат-с.
− А когда неприятель придет, кто же нас защищать будет?
− Да и не надо вовсе-с. В двенадцатом году было на Россию великое нашествие Императора Наполеона французского первого, отца нынешнему, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки-с.
