Автор: Елизавета Преображенская
Январь и февраль в России традиционно считались временем самых пышных балов и светских раутов, известно было и увлечение света всевозможными маскарадами и костюмированными балами. В 1830-х годах столичный Петербург увлечен востоком. Еще в 1822 году Великий князь Николай Павлович и его супруга Великая княгиня Александра Федоровна участвуют в восточном маскараде на родине Великой княгини, в Берлине. То торжество было посвящено модной поэме Томаса Мура «Лалла-Рук». Александра Федоровна появилась на том балу в образе Лаллы Рук, а Николай Павлович – в образе Фераморса.
Великая княгиня была так органична в этом образе в своем расшитом золотом и драгоценными камнями наряде, что при дворе ее еще долгое время называли Лаллой-Рук, да и знаменитые строчки А.С. Пушкина – именно о ней:
И в зале яркой и богатой
Когда в умолкший, тесный круг
Подобна лилии крылатой,
Колеблясь входит Лалла-Рук
И над поникшею толпою
Сияет царственной главою
И тихо вьется и скользит
Звезда-Харита меж Харит…
Немецкий художник Вильгельм Гензель даже запечатлел русскую великую княгиню и урожденную прусскую принцессу в этом восточном образе на одном из своих портретов. Одним из участников того берлинского праздника был русский поэт В.А. Жуковский (он же преподавал Великой княгине Александре Федоровне русский язык). Василий Андреевич вспоминал: «Всему давала очарование великая княгиня; ее пронесли на паланкине в процессии — она точно провеяла надо мною, как Гений, как сон; этот костюм, эта корона, которые только прибавляли какой-то блеск, какое-то преображение к ежедневному, знакомому; эта толпа, которая глядела на одну; этот блеск и эта пышность для одной; торжественный и вместе меланхолический марш; потом пение голосов прекрасных и картины, которые появлялись и пропадали, как привидения, живо трогали, еще живее в отношении к одному, главному, наконец, опять этот марш — с которым все пошло назад, и то же милое прелестное лицо появилось на высоте и пропало вдали — все это вместе имело что-то магическое! Не чувство, не воображение, но душа наслаждалась, и я воротился к себе с каким-то унынием, которое имело свою сладость».
Праздник тогда удался на славу, поэтому совсем не удивительно, что спустя 10 лет уже ставшие Императором и Императрицей Николай Павлович и Александра Федоровна решили устроить подобное восточное торжество в Петербурге, но с гораздо большим размахом.
В 1833 году Масленица пришлась на февраль, восточный бал был дан во дворце в феврале 1833 года. На сей раз темой костюмированного бала была уже не поэма «Лалла-Рук», а сказка «Аладдин и волшебная лампа». На этот маскарад позволили явиться даже 11-летней Великой княжне Ольге Николаевне, хотя в ее возрасте девочки на балы обыкновенно еще не выезжали. В своих мемуарах она вспоминала: «Этой зимой, во время Масленицы, при Дворе был устроен большой костюмированный бал, на тему сказки «Аладдин и волшебная лампа». В Концертном зале поставили трон в восточном вкусе и галерею для тех, кто не танцевал. Зал декорировали тканями ярких цветов, кусты и цветы освещались цветными лампами, волшебство этого убранства буквально захватывало дух. В то время глазу еще непривычны были такие декорации, которые мы теперь видим на каждой сцене. Мэри и я появились в застегнутых кафтанах, шароварах, в острых туфлях и с тюрбанами на головах; нам было разрешено идти за Мама в полонезе. Какой блеск, какая роскошь азиатских материй, камней, драгоценностей! Я могла смотреть и искренне предаться созерцанию всего этого волшебства, не думая об обязанностях или правилах вежливости. Карлик с лампой, горбатый, с громадным носом, был гвоздем вечера. Его изображал Григорий Волконский, сын министра Двора, будущий муж прелестной Марии Бенкендорф. Этот бал остался в моем воспоминании кульминационным пунктом зимы 1833 года».
Танцы, естественно, были привычными для балов тех лет: полонез, кадрили, мазурки, но известно, что для одной из кадрилей использовалась музыка из оперы «Аладдин и Чудесная лампа» Николя Изуара и Бенинкори Анджело Мария. Одним из участников маскарада был Жозеф Виельгорский, воспитывавшийся при дворе вместе с Наследником Александром Николаевичем. В письме к В. А. Жуковскому он детально описал всё торжество: «Вся Белая зала была освещена, и от бесчисленных свечей, коих свет отражался на беломраморных стенах, было даже больно глазам. Уже все были собраны в зале, как вдруг грянула музыка; двери отворились и явились торжественно кадрили, заимствованные из «Чудной лампы». Впереди всех шел князь Григорий Волхонский, одетый в чародея и неся на голове лампаду. За ним шел так называемый белый кадриль, составленный из восьми фрейлин, в числе коих находились Александра Фридрикс (она была сделана фрейлиною в день крещения Михаила Николаевича 8 ноября, когда Бенкендорф и Кутузов получили титулы графов), обе Бороздины, Шереметева и другие. На них были белые платья, украшенные голубым атласом и брильянтами, а сзади у каждой висел воаль из белого крепа. Далее шел кадриль Императрицы. В нем находилась сама Императрица, Урусова, которая теперь княгиня Радзивиль, Юсупова, Щербатова, невеста Александрова, Воронцов-Дашков, мой Дядя, Шувалов и другие. Все были одеты в индейских платьях. У мужчин были длинные бархатные камзолы и тюрбаны, украшенные брильянтами и белыми перьями. У Воронцова одного было на 1500000 алмазов. Но всех превосходила Императрица богатством своего наряда. Ее один башмак стоил 75 000 рублей. Все платье было усыпано драгоценными камнями; необыкновенной величины алмазы, яхонты, изумруды украшали ее тюрбан, с которого шел до низу длинный воаль. Одним словом, было какое-то волшебное зрелище. Музыка соответствовала костюмам. Она была торжественна и величественна. Начались танцы. Все составлявшие кадрили то смешивались, то расходились, то сливались в одну толпу, то составляли отдельные группы; казалось, что танцующие спутаются, но ни в чем не бывало: все приходило в порядок. Народу было тьма, все хоры были полны».
Не оставил равнодушной восточный бал и светскую львицу, внучку Кутузова и супругу австрийского посла Долли Фикельмон. В своем дневнике она отмечала: «Кадриль Императрицы из оперы «Чудесная лампа» была превосходной и исключительно богатой. Сама же она выглядела чарующе красивой в своем костюме. Обойдя с кортежем все залы, Императрица опустилась на трон, а участники ее кадрили очень грациозно исполняли танцы, но все же их можно было бы лучше скомпоновать. Затем началась наша кадриль и произвела большой эффект. Менуэт и гавот мы станцевали просто превосходно, и все, по общему признанию, получилось прелестно. Особенно восторгался Император. Меня восхитила возможность носить такой туалет…»
К сожалению, помимо мемуарных свидетельств, напоминанием о том великолепном празднике служит всего одна картина – «Костюмированный бал в Зимнем дворце при Императоре Николае I» Б. П. Виллевальде. А вот ориенталистские костюмированные балы- маскарады при дворе проводились еще не раз и всегда представляли собой незабываемое зрелище.
