Автор: Геннадий Литвинцев
«И как пепел после землетрясения, как щепки после лесной бури, оказались мы, русские люди, разметаны по всему лицу земли после той чудовищной, адской бури – революции, которая постигла нашу страну».
«Много различных краев и стран все мы перевидали за эти годы изгнания, но нет ни одного края, ни одной страны, где бы мы чувствовали себя дома, ибо один у нас дом, одна отчизна, родной край – Святая Русь»
Епископ Нестор (Анисимов), г. Харбин, 1933
В трудной, доверху наполненной грозными событиями и испытаниями, противоречивой биографии епископа, позднее митрополита, Нестора (Анисимова) отразилась, кажется, вся русская жизнь и вся трагедия XX века. Монах и воин, пастырь и летописец, Нестор с честью выдержал миссионерское подвижничество в суровых тогда условиях Камчатки, фронтовые опасности германской войны, на себе испытал вихри кровавого революционного безумия страны и смертельной схватки двух лагерей, пронес тяжкий крест пастырского служения на чужбине и вернулся на Родину заново разжигать потушенные, но еще не остывшие очаги…
Епископ Нестор Камчатский и Петропавловский (Анисимов, 09.11.1885 – 04.11.1962) встретил октябрьский переворот сравнительно молодым архиереем. До этого, в 1907-1909 гг., иеромонах Нестор с горячим рвением, часто с риском для жизни, исполнял пастырский долг, обращая в веру Христову язычников – камчадалов. С началом войны 1914 года возглавил санитарный отряд «Первая помощь под огнем» и лично выносил с поля боя раненных, перевязывал их и отправлял в лазареты. Бывало, и сам бросался с эскадроном в конную атаку. За милосердие и героизм игумен был удостоен высшей духовной военной награды – права ношения наперсного креста на георгиевской ленте, а также ряда боевых орденов.
В 1917–1918 годах епископ Нестор участвует во Всероссийском Поместном Соборе и выборах патриарха. Он стал свидетелем начавшихся сразу же после Октябрьского переворота уличных боев в Москве и пушечного обстрела Кремля. Нестор участвует в работе комиссии по фотографированию и описанию повреждений, по благословению Собора издает книгу-свидетельство «Расстрел Московского Кремля», за что вскоре арестовывается большевиками и более месяца находится в заключении. После завершения работы Собора Нестор с большими трудностями через Одессу, Крым, Турцию, Египет, Индию и Китай добирается до Петропавловска-Камчатского, где пытается продолжать свое епископское служение. Однако вскоре с Камчатки он изгоняется новой властью. И тогда епископ отправляется в Омск, 14 сентября 1919 года встречается с адмиралом А. Колчаком. И отправляется для священнослужения и проповеди в казачьих войсках Сибири и Дальнего Востока. Однако духовником и проповедником в армии Колчака Нестору пришлось быть недолгое время.
Летом 1921 года после еще одного посещения Камчатки, хоть и позже других краев, но к тому времени тоже охваченной большевицкой смутой, епископ оказывается в Харбине. После разгрома белых армий Колчака на Дальнем Востоке и атамана Дутова в Туркестане в 1919–1922 годы в Китай устремились сотни тысяч беженцев. Центрами расселения русских эмигрантов в Маньчжурии стали Харбин, полоса отчуждения Китайской Восточной железной дороги и район Трехречья, населенный в основном казаками. Во Внутреннем Китае это были города Пекин, Тяньцзинь и Шанхай. Православное население, поддержанное администрацией КВЖД, обратилось в Заграничное Высшее церковное управление с просьбой о создании особой Харбинской епархии. Старейший из пребывающих в Харбине епископов-эмигрантов архиепископ Оренбургский Мефодий получил титул Маньчжурского и Харбинского. Владыка Нестор получил благословение основать в Харбине Камчатское подворье. А 1 февраля 1927 года им был учрежден Дом Милосердия с убежищем для престарелых и приютами для сирот. При Доме Милосердия были организованы мастерские, школа, амбулатория, больница, собственная пекарня и свечной завод. Примером для епископа Нестора в этой деятельности был Дом Трудолюбия, созданный святым праведным о. Иоанном Кронштадтским. Дом Милосердия не имел постоянных источников дохода и существовал исключительно на пожертвования. Благотворительная деятельность епископа Нестора помогла сохранить тысячи жизней взрослых и детей, попавших в круговорот гражданской войны.
«Горек трудный хлеб чужбины, негостеприимно встретил огромный мир русских изгнанников, – писал позднее Нестор в своих очерках. – И особенно тяжело оказалось русскому человеку из-за того, что очутился он в совершенно чужих, незнакомых условиях существования, в чужих, незнаемых краях. Только там – на дальнем востоке Азии, у самого рубежа родных просторов Сибири, оказалась страна, где русские могли и могут жить доселе не в чуждых, незнакомых условиях, а в родном, с детства привычном и милом быте. Страна эта – Маньчжурия с центром в Харбине».
Связи с Родиной не прерывались, оттуда, из далекой Москвы, продолжали приходить известия о продолжающейся гражданской и религиозной смуте. В августе 1927 года стало известно о Декларации митрополита Сергия, в которой, в частности, заместитель Патриаршего Местоблюстителя потребовал от заграничного духовенства дать письменное обязательство в полной лояльности к советскому правительству. «Не давшие такого обязательства или нарушившие его, – говорилось в Декларации, – будут исключены из состава клира, подведомственного Московской Патриархии».
9 сентября в ответ на Декларацию был издано Окружное послание Архиерейского Собора Русской Православной Церкви за границей, в котором говорилось: «Послание митрополита Сергия не архипастырское и не церковное и посему не может иметь церковно-канонического значения и не обязательно для нас, свободных от гнета и плена богоборной и христоненавистной власти». Собор постановил, что «Заграничная часть церкви должна прекратить сношения с Московской церковной властью, ввиду невозможности нормальных сношений с нею и ввиду порабощения ее безбожной советской властью, лишающей ее свободы в своих волеизъявлениях…» В послании подчеркивалось, что «заграничная часть Русской Церкви… по-прежнему считает своей главой Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра и возносит его имя за богослужениями».
Москва предприняла ответный шаг. В июне 1928 года харбинские архиереи получили указ Временного Священного Синода, в котором от зарубежных иерархов требовалось четко определить свою позицию по отношению к московской церковной власти. Всякий клирик, признающий Московский Синод, но не вступающий в советское гражданство, говорилось в указе, отстраняется от несения своего церковного послушания». Все русские архиереи в Китае отказались признать данный указ. И только епископ Нестор негласно обратился к митрополиту Сергию с просьбой принять его в состав Московской Патриархии. Указом митрополита Сергия от 31 мая 1929 года просьба его была исполнена.
Что подвигло владыку Нестора на этот шаг, вызвавший ропот и осуждение других архиереев и части харбинской паствы? Думаю, внутренние, давно осознанные им мотивы, невозможность мыслить себя вне Матери-Церкви, а также его сложным положением епископа «без епархии», а также несогласием с церковной политикой Архиерейского Синода. В интервью газете «Гун-Бао», спустя два года, он говорил: «Никогда, с самого момента святого Крещения я не был отделен или отлучен от общения со святой Православной Русской Церковью… Мы, находясь в безопасности, за границей, не имеем никакого права осуждать за это (сотрудничество с советской властью – Г.Л.) митрополита Сергия, который имеет в виду не сохранение своего положения и жизни, а исключительно только заботу о целости Православной Церкви». Здесь уместно вспомнить слова митрополита Евлогия, писавшего: «Нам никогда не понять всей тяжести креста, лежащего на наших братьях и особенно на плечах нашей церковной иерархии в Советской России!»
Новым испытанием крепости веры и убеждений стал 1929 год, когда начались советско-китайские военные столкновения, в частности воздушные налеты и нападения частей Красной армии под командованием Блюхера на пограничные селения Восточной и Западной линий КВЖД, где проживали в основном русские беженцы, приведшие к большим жертвам среди мирного населения. Тысячи семей из Трехречья и западной линии КВЖД бежали в поисках убежища в Харбин. Красный террор 1929 года в Трехречье всколыхнул всю русскую эмиграцию. Глава РПЦЗ митрополит Антоний откликнулся на них посланием к народам мира: «Душу раздирающие сведения идут с Дальнего Востока. Красные отряды вторглись в пределы Китая и со всей жестокостью обрушились на русских беженцев – выходцев из России, нашедших в гостеприимной китайской стране прибежище от красного зверя. Уничтожаются целые поселки русских, истребляется все мужское население, насилуются и убиваются дети, женщины. Нет пощады ни возрасту, ни полу, ни слабым, ни больным». Оставаться далее в каноническом подчинении Патриархии, лояльной к советской власти, сделалось невозможным. Владыка Нестор принимает трудное для себя решение вернуться в церковное общение с Заграничным Синодом Русской Православной Церкви за рубежом.
Находясь в ведении Заграничного Синода, архиепископ (с 1933 года) тяжело переживал разделение, возникшее в Русской Зарубежной Церкви в связи с запрещением Архиерейским Синодом митрополита Евлогия (Георгиевского), управляющего православными русскими церквями в Западной Европе, и переходом его в юрисдикцию Константинопольского Патриархата. Многочисленны свидетельства о его попытках примирения сторон, объединения эмиграции и воспитания русской молодежи на идеалах православия и патриотизма.
Это стало еще более необходимым из-за того, что с конца 30-х годов положение русских в возникшем под японским началом государстве Маньчжоу-Го осложнилось. Началось вмешательство оккупационных властей во все стороны жизни эмигрантов, в том числе и в церковные дела. Церковно-общественные организации обязаны были подчиняться распоряжениям созданного японцами бюро по делам эмигрантов (БРЭМ). Затрагивалась и богослужебная жизнь. Организовывались молебны в честь государственных праздников Японии и марионеточного Маньчжоу-Го. Духовенство принуждалось к ведению антисоветской пропаганды. Русская молодежь привлекалась к обучению военному делу. С этой целью была образована воинская часть, получившая название «бригада Асано», по фамилии ее японского командира Асано Такаси. Тяжелым испытанием для православных харбинцев, особенно духовенства, стало предписание оказывать почести японской языческой богине Аматерасу. Харбинские архиереи решительно выступили против этого – и властям пришлось отказаться от кощунственной затеи.
С началом Великой Отечественной войны в эмигрантской среде возникают патриотическое движение, вражда к большевикам сменяется сочувствием к подвергшейся вражескому нашествию родной стране, солидарностью с воюющей Советской армией. Эти чувства паствы разделяет и духовенство. В 1943 году архиепископ Нестор посылает через харбинское генконсульство СССР лично ему принадлежавшие золотые кресты и золотую панагию в фонд борьбы с фашизмом. Харбинцы старшего поколения рассказывали, как в годы войны бывшие царские генералы и офицеры, участники Белого движения, собираясь на квартирах друг у друга, с сочувствием, а затем и с восхищением обменивались информацией о положении на фронтах. Японцы ответили на патриотические настроения харбинцев ужесточением репрессий. По малейшему подозрению русских эмигрантов хватала японская жандармерия, и редко кто из них возвращался живым. Некоторые попадали в лагерь, где на людях испытывалось бактериологическое оружие. Такой мученической смертью погиб Павел Тростянский, один из иподиаконов владыки Нестора.
Есть свидетельства, что после получения известия об избрании в 1943 году Патриарха Сергия владыке удалось установить контакт с Патриархией через генеральное консульство СССР в Харбине. В июле 1945 года архиепископ Нестор обратился с письмом к митрополиту Мелетию, в котором писал о разрыве с Карловацким Синодом и необходимости воссоединения с Московской Патриархией.
В августе 1945 года разгромившие японцев советские войска вошли в Харбин. Конец сомнениям – русский меч спас русских людей от захватчиков. «Где вы, японские самураи, кичившиеся своей дерзостью? Куда девалась ваша самоуверенность, с которой вы навязывали свой пресловутый «новый порядок»?» – вопрошает владыка 2 сентября на митинге, посвященном победе над Японией. Ликующие интонации, художественный пафос речи как нельзя более характеризуют патриотический подъем архиерея – потомственного воина, героя первой мировой войны.
Митрополит Нестор вспоминал: «…после освобождения Харбина от японских захватчиков, мне, проживавшему там, привелось быть представленным маршалу Малиновскому. Этот легендарный герой Великой Отечественной войны, увидев на мне боевые ордена и знаки отличия, заинтересовался, когда и при каких обстоятельствах меня ими наградили, и со вниманием выслушал мой рассказ об этом, а затем подтвердил декрет, сказав: – Вы имеете право достойно носить все эти боевые ордена».
Однако нельзя было обманываться относительно подлинного отношения советских властей к архиерею-эмигранту, автору книги «Расстрел Московского Кремля» и антибольшевистских выступлений в печати. Консульство, МИД и Совет по делам РПЦ давно собирали на него компромат. Людей из окружения владыки арестовывали и допрашивали (в частности К. Караулова). Неоднозначным было и отношение к нему в среде русских эмигрантов. Некий архимандрит написал на него донос, обвиняя его в службе в японской контрразведке.
Летом 1948 года Нестор, уже в сане митрополита, готовился к поездке в Москву на празднование 500-летия автокефалии Русской Православной Церкви. А 14 июня в своей квартире на Батальонной улице он был задержан китайскими властями. Вместе с ним были арестованы юрисконсульт и секретарь епархиального совета Евгений Сумароков, священник Василий Герасимов и монахиня Зинаида (Бриди). Правительство Китая проинформировало советское консульство, что задержанным инкриминируются деяния политического характера, потому освобождению они не подлежат и будут депортированы в Советский Союз.
Первый допрос проходил в Читинской внутренней тюрьме. После этого арестованных отправили в Москву на Лубянку. Владыке припомнили книгу «Расстрел Московского Кремля», участие в молебне по случаю открытия Земского собора во Владивостоке, сотрудничество с белоэмигрантской прессой в Харбине, участие в церковных соборах в Сремских Карловцах, встречи с великими князьями в Лондоне, богослужения в белых отрядах. Постановлением Особого совещания при Министре Государственной безопасности СССР от 25 декабря 1948 года «за враждебную деятельность против СССР» он был приговорен к десяти годам заключения в особом исправительно-трудовом лагере и отправлен в Дубравлаг, находившийся в знаменитых Саровских лесах. Здесь владыка провел семь лет.
В 1955 году после дополнительной проверки дела меру наказания митрополиту Нестору снизили до фактически отбытого им срока. Постановлением Особой комиссии при МВД СССР 10 января 1956 года он был освобожден без последующих поражений в правах. Из-за состояния здоровья он был намерен проситься на покой, но, уступая просьбам Патриарха, принимает назначение правящим архиереем в Новосибирско-Барнаульскую епархию, объединявшую тогда почти всю Сибирь.
Митрополит Нестор ревностно взялся за налаживание богослужебной жизни, упорядочение дел в епархии, посещал приходы, где никогда нога архиерея не ступала и люди впервые видели архиерейское служение. «Встречи, радость, слезы, приветствия весьма трогательны, – писал он. – Слава и благодарение Богу за все! Словно я снова в любимой Камчатушке!»
Личность владыки Нестора притягивала людей. Он принадлежал к немногим в те годы архиереям, которые проявляли стойкость в отстаивании храмов, защите прав верующих. Это раздражало власти. Из Новосибирска владыку вскоре перевели на Кировоградскую и Николаевскую кафедру.
Еще в Новосибирске митрополит Нестор по благословению Святейшего Патриарха Алексия начал писать свои «Воспоминания». Работа была продолжена в Кировограде. Рукопись многократно редактировалась и была завершена в 1961 году.
Во время очередного посещения Москвы с владыкой случился инсульт. 4 ноября 1962 года, в день Казанской иконы Божией Матери, митрополит Нестор отошел ко Господу. Похоронили его за алтарем храма подворья Троице-Сергиевой Лавры в Переделкино. Надгробное слово произнес Патриарх Алексий.
Имя Нестор означает с греческого «вернувшийся домой»…
