Автор: Александр Гончаров
В 2007 году режиссер Владимир Бортко-мл. вступил в ряды КПРФ. Тогда это казалось поступком удивительным. Автор фильма «Собачье сердце» (1988) и сериала «Мастер и Маргарита» (2005), снятых по антисоветским произведениям Михаила Афанасьевича Булгакова, вроде бы везде должен проходить как раз по разряду антисоветчиков.
Но при ближайшем рассмотрении все стало на свое место! «Мастер и Маргарита» и «Собачье сердце» Булгакова не являются антисоветскими и антикоммунистическими, а Владимир Владимирович Бортко, снявший, между прочим, в 2003 году «Идиота», попался в ловушку советизма, не осознав, что социализм есть обратная сторона капитализма, а большевики (коммунисты) были такими же строителями Вавилонской башни, как и либералы. От коммуниста до либерала всего лишь шаг, поставь только вместо примата коллективизма доминирование личности.
Неслучайно «Мастера и Маргариту» в годы «перестройки» подняли на щит либералы всех мастей. Свое они признали своим. Отметим, что роман «Мастер и Маргарита», пусть и в сокращенном виде, но был напечатан в 1966-1967 гг., так сказать, в отблесках хрущевской «оттепели», а повесть «Собачье сердце» ходила по СССР с помощью сети «Самиздата».
Революция есть бунт ветхозаветного человека против новозаветного, покушение падшего Адама на Адама покаявшегося, принятие «Каиновой печати» на чело.
Чтобы уразуметь это, необходимо обращаться не к годам разгара революции, а тому времени, когда она перешла в течение медленное, где прямой разгул страстей заместился постоянным продуцированием прелести (в понимании православного богословия) и производством соблазнов для грешной человеческой души.
Для России XX столетия данный революционный период наступил в десятилетие НЭПа (1921-1931). Нэповская липовая идеологическая свобода и позволила появиться на свет весьма своеобразной художественной литературе, которую можно охарактеризовать как советско-гностическую. Опасности власти большевиков она не несла и наоборот вполне играла ей на руку, в том числе и в развертывании атеистической пропаганды в образованной среде. Но только надо учесть, что в этой литературе господствовал не атеизм, а антитеизм. Убедиться в правильности данного вывода может каждый, кто внимательно, с карандашом в руках, прочтет «Собачье сердце» (1925) и «Мастера и Маргариту» (1929-1940), да другие произведения Михаила Булгакова, «Двенадцать стульев» (1927) и «Золотого теленка» (1931) Ильи Ильфа и Евгения Петрова, «Зависть» (1927) Юрия Олеши и «Запись неистребимую» («Сожженную рукопись», 1925-1927, публикация 1991 года) Якова Голосовкера.
Любопытно, что булгаковеды давно обнаружили перекличку между условно нэповскими литературными сочинениями. Причем наибольшая степень ее обнаружилась у Ильфа-Петрова и Булгакова.
В Остапе Бендере подметили черты Воланда, а его «команду» из «Золотого теленка» соотнесли со свитой сатаны, прибывшего в Москву.
Безусловно, «Воронья слободка» была понята как расшифровка слов Воланда: «Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их…»
Находятся параллели и поэту Бездомному. В «Золотом теленке» это некий Ухудшанский, которому Бендер сбагрил «уникальное» пособие по написанию текстов на актуальные темы социалистического строительства. Там даже имелся пример «шикарной» стихотворной формы:
«Цветет урюк под грохот дней,
Дрожит зарей кишлак.
А средь арыков и аллей
Идет гулять ишак».
В «Двенадцати стульях» Бездомного живо напоминает Ляпис-Трубецкой с его одами «Гавриле-почтальону», «Гавриле-охотнику» и т. д. Здесь еще идет и иронический отсыл к «Гаврилиаде», приписываемой Александру Сергеевичу Пушкину.
Что объединяет Бездомного, Ухудшанского и Ляписа? Их печатают не из-за таланта, а по причине социальной близости к советской власти.
Собственно, антисоветизма у Булгакова и Ильфа с Петровым в упомянутых произведениях нет. Развертывается критика бюрократии в литературе, слабости редакторской и цензурной работы и происходит продвижение идеи, что для советской власти полезнее печатать Мастеров, а не Ухудшанских.
Но вернемся непосредственно к «Мастеру и Маргарите». Воланд, изображая борьбу с атеизмом, на самом деле подсовывает Берлиозу и Бездомному гностический вариант истории прихода Господа нашего Иисуса Христа на землю.
Православный человек сразу же поймет, что Иешуа Га-Ноцри – не Спаситель, не Христос и даже не пророк. Свита Волонда нагло клевещет, что евангелисты все напутали, но дело совсем не в этом. Утверждение Га-Ноцри, мол, все люди добры, свидетельствующее о полном непонимании человека и первородного греха, категорически извергает его даже и из кандидатов во лже-Христы.
«Но Сам Иисус не вверял Себя им, потому что знал всех и не имел нужды, чтобы кто засвидетельствовал о человеке, ибо Сам знал, что в человеке» (Ин. 2:23-25). А Га-Ноцри вверял…
Иешуа Га-Ноцри вообще не из мира Понтия Пилата. Он напоминает интеллигента Васисуалия Лоханкина, случайно утащившего машину времени у Герберта Уэллса и отправившегося проповедовать «сермяжную правду» в Древнюю Палестину. А ежели учесть, что Га-Ноцри – это альтер-эго Мастера, то Васисуалий Лоханкин является и им тоже.
В «Мастере и Маргарите» распинают не Бога, а Васисуалия Лоханкина, которого в «Золотом теленке» только высекли. Конечно, ничего подобного Булгаков не задумывал, но он снизил образ реального Господа до Га-Ноцри, который также слаб, как и Васисуалий, и никого спасти не может. И Господней жертвы нет на Голгофе. Смерть не побеждена. Воланд победил.
По сути, Михаил Афанасьевич приговаривает человечество к полной и всеобщей гибели в соответствии с доктриной победившего материализма.
Роман «Мастер и Маргарита» отлично льет воду на мельницу Ульянова-Ленина: «Материалист возвышает знание материи, природы, отсылая бога и защищающую его философскую сволочь в помойную яму» (ПСС. – Т. 29. – С. 153). Хотя в романе действие происходит перед Пасхой Господней, а свита Воланда боится крестного знамения, это скорее дань православной традиции, в которой Михаил Булгаков все-таки воспитывался.
Кроме того, Булгаков фактически возвышает Иуду, который не раскаивается и не кончает живет самоубийством в отчаянии от преступления. Иуду убивают по приказу Понтия Пилата.
Бог в которого требует уверовать лукавый Воланд – это бог интеллигенции, не то пребывающий в душе, не то в местах столь отдаленных, что человеку до него и докричаться невозможно. Впрочем, он почему-то готов всех и вся прощать и спасать даже и вопреки желанию самих людей. Этакий общечеловеческий бог для общечеловеков.
Кощунство! Обыкновенное кощунство. И на ум приходит мысль русского философа К. Н. Леонтьева: «Гуманитарное лжехристианство с одним бессмысленным всепрощением своим, со своим космополитизмом – без ясного догмата; с проповедью любви без проповеди «страха Божия и веры»… […] – такое христианство есть все та же революция, сколько ни источай оно меду; при таком христианстве ни воевать нельзя, ни государством править; и Богу молиться незачем…»
Однако булгаковский роман многослоен. И Понтий Пилат у Булгакова – альтер-эго Га-Ноцри. Так и хочется написать: «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей интеллигентской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Васисуалий Лоханкин».
Кстати, Булгаков жестоко посмеялся над Мастером, отправив его в Покой, как не заслужившего Рая. Однако, Покой-то этот изрядно смахивает на преддверие ада. Представьте себе, что вы вечно будете писать нечто гусиным пером, лепить гомункулусов и более ничем не заниматься. И вы наверняка пожалеете Мастера.
А Маргарита? В вечности, устав от обыденности, она уйдет к «ничтожному Птибурдукову». В противном случае останется лишь сойти с ума и Мастеру, и ей.
Далее хочется развеять иллюзии при сопоставлении Остапа Бендера и Воланда. Ну какой из Остапа «отец лжи»?
Воланд в Москве снисходительно изучает людей, Бендер же заявляет: «Я не хирург, я невропатолог, я психиатр. Я изучаю души своих пациентов. И мне почему-то всегда попадаются очень глупые души». Изречение Остапа звучит не по Мессиру, но по… коту Бегемоту, демону-пажу-шуту из воландовских ближников.
Именно Бендер-Бегемот в «Золотом теленке» собирает себе группу прислужников: Балаганова, Паниковского и Козлевича, парадирующую свиту Мессира. Паниковский ему наиболее близок, ибо служит пародией на самого Бегемота. Поэтому и в кощунственном словоизлиянии Бендера удостаивается особенного упоминания: «Мне тридцать три года – возраст Иисуса Христа. А что я сделал до сих пор? Учения не создал, учеников разбазарил, мертвого Паниковского не воскресил».
Все выходки и жульничества Бендера в «Золотом теленке» напоминают выходки кота Бегемота, ведь для гордыни Воланда они слишком мелки и недостойны. Мелкому же бесу-искусителю приходятся вполне по рангу.
В конце «Золотого теленка» ограбленный румынами Остап произносит сакраментальную фразу: «Не надо оваций! Графа Монте-Кристо из меня не получилось. Придется переквалифицироваться в управдомы».
Управдом и председатель домкома – сходные должности. Выходит, что Бендер задумал компенсировать свои неудачи переходом в Швондеры из «Собачьего сердца».
Для мелкого беса – очень точный перескок. Швондер искушает Шарикова, созданного случайно Мастером-Преображенским, и доводит того до состояния абсолютной невменяемости и готовности к любому поступку. И не надо вспоминать Клима Чугункина – человеческого донора Шарикова. Тот бузотерил традиционно по-босяцки, без лишнего суемудрия. А Швондер подарил Шарикову идеологическое оправдание беспринципности, тем самым лишив способности хоть к какому-то покаянию, выстлав дорогу в ад шелковыми буржуйскими простынями.
Но больше всего Бегемот-Бендер-Швондер, конечно, развернулся в «Двенадцати стульях». По большому счету, весь роман является описанием падения Ипполита Матвеевича Воробьянинова – пародийного либерала в стиле Милюкова, не сумевшего уехать за границу и прижившегося при советской власти.
Воробьянинова бес поймал на сребролюбии. Ради «сокровищ мадам Петуховой» Ипполит Матвеевич идет на сделку с Бендером-бесом, отказываясь от имени, и сообщает ему свое прозвище «Киса». Далее Бегемот-Бендер ернически нарекает Воробьянинова Кисой, то есть действует, пародийно уподобляясь Адаму в Райском Саду, который познавая сущность животных, давал им имена.
После акта наречения Воробьянинов оказывается в полной власти беса. А последний проводит бывшего уездного предводителя дворянства по всем степеням греха, доведя его до душегубства. Пожалуй, можно утверждать, что Бендер-Бегемот заранее запланировал свое «убийство».
В «Двенадцати стульях» инфернальный стержень Бендера более полно, чем в «Золотом теленке». Он манипулирует людьми, потакая их грехам. И доводит до грани смерти духовной…
В рассмотренных книгах Ильфа-Петрова и Булгакова добро показано бессильным, а зло обаятельным и привлекательным. И ведь такому подходу не откажешь в реализме, но только для страны Советов.
Революция очистила людей от совести, а Господь тогда сказал: «Се, оставляется ваш дом ваш пуст». Вот в сей пустоте и резвятся бесы.
В конце концов, «Двенадцать» Блока тоже хорошо пародируется. По улицам Скотопригоньевска идут не 12 красногвардейцев, а 12 стульев (эх, эх, без креста, что человек, что пенек – все одно и тоже!), а впереди «в белом венчике из роз» шествует Бендер-Бегемот с бутылкой дорогого коньяку в руке, призывая грабить «етажи» под мурлыканье слов «от Севильи до Гренады…».
Вот вам и краткое изложение истории советской власти от 1917 года и до окончания НЭПа.
