Автор: Елизавета Преображенская
Когда началась революция, Елена Лакиер училась в Одесской консерватории. Она появилась на свет в 1899 году в Таганроге. Известно, что ее предки обосновались в России после 1789 года, то есть бежали от Французской революции, Елена сможет прочувствовать их судьбы на собственном примере после русской революции, которая вдохновлялась французской, но превзошла ее в жестокости и необратимости роковых последствий. Все события 1917-1920 гг. Елена фиксировала в дневнике – небольшой тетради, которую она взяла с собой в эмиграцию.
Итак, март 1917 года. Елене 18 лет, она учится в консерватории, ходит на митинги и восхищается Керенским… «Сегодня чудная погода и всеобщая манифестация» — пишет она, радуясь отречению Царя от престола. Тем временем в консерватории становится не до учебы, не до музыки, студенты, и Елена в их числе – устраивают сходки: «Вчера в пять часов была назначена сходка; просидела там больше двух часов. Говорили, спорили, вносили разные проекты, чуть ли не дрались. Все зараз просили слова, шум стоял невообразимый. Но в общем, все пустые разговоры и болтовня». На душе у юной девушке, которая еще и музыкальна, то есть должна стремиться к красоте – начинает твориться какая-то дичь. Она словно бредит выводя строки: «Вчера, в два часа дня, я присягала новому правительству…Я прямо боготворю Керенского, вождя нашей революции. Сколько энергии, жара, искренности! Милый, чудный Керенский!». Какая же дурочка! Лучше бы боготворила Глинку и Моцарта, в консерватории-то… Март проходит для девушки в каком-то революционном мареве:
«С Соборной подвигалась огромная толпа с флагами. Шедший впереди оркестр играл похоронный марш «Вы жертвою пали». Потом шли рабочие с флагами, матросы, солдаты. Затем, громыхая, проехали ученики Сергиевского Артиллерийского училища. Всюду распоряжались милиционеры. Как радостны и веселы были все лица. Это был прямо сплошной праздник». Девушка совсем забросила музыку, она поет «Марсельезу» (ту самую, от которой бежали без оглядки ее предки и нашли тихое пристанище в России) и заунывную лживую «Вы жертвою пали», ее жизнь – митинги и манифестации, а самым счастливым днем своей жизни она называет тот день, когда увидела Керенского. Дело доходит даже до того, что в каком-то безумном истеричном экстазе Елена Лакиер называет Керенского Христом. Пройдет совсем немного времени и от этого восторженного угара не останется и следа. Пожив в этом мареве всего два месяца, барышня начинает что-то соображать. В июле 1917 года Елена пишет: «У меня нет больше никакой надежды на благоприятный исход событий. Насколько раньше смотрела на все сквозь розовые очки и приветствовала революцию, настолько очки теперь так черны, что ничего сквозь них не видно. Ужасное чувство, когда любимый кумир оказывается на глиняных ногах и падает. Я слепо верила в Керенского, но теперь он делает ошибку за ошибкой, и я его больше не люблю и не преклоняюсь. Сегодня хотела даже снять со стены его портрет, но рука не поднялась…» Помимо разочарования в кумирах, начинает настигать и революционный быт: «Нет хлеба. Всюду очереди, по кварталу в длину» — ноет Елена, которая и рада бы вернуться в тот старый добрый абсолютизм, который она так поносила весной, вот только возможности уже нет. В октябре 1917 года Россию захватывают большевики, жить становится только страшнее и хуже, а Елена записывает в дневнике: «Многие, даже из народа, жаждут царя и покоя. Некоторые даже нерешительно высказывают желание, чтобы снова на углах улиц были городовые и наводили порядок… Я все правею и правею и, наверно, доправею до монархистки…»
Да, она доправеет до монархистки и вылечится, но как же поздно это случится с нею, да и со всей Россией, с ее такими глупыми и заблудшими Еленами… Елена живет в Одессе с бабушкой, мать приезжает из Москвы нечасто, а революция делает ее приезды еще более редкими и опасными. Впрочем, в одну из встреч с матерью Елена получает от нее в подарок револьвер. Времена страшные. «И как жаль, что молодость протекает в такое ужасное время, когда не знаешь, будешь ли ты жив завтра или будешь лежать в морге с простреленной головой» — рассуждает Елена в декабре 1917. Еще и года не прожила она с желанной революцией, а уже взвыла от ужаса. Она больше и не вспоминает о Керенском, зато скорбит о Царе и его семье: «Я еще не записывала, что недавно убили Царя и всю его семью при ужасных обстоятельствах, заманив их ночью в западню. Недавно по них была панихида в соборе, и все присутствующие плакали. Я сделалась патриоткой и полюбила свою родину за ее страдания и несчастья».
Жить страшно и голодно, хлеб выдают по карточкам, да и тот есть практически невозможно, так как он наполовину состоит из соломы. По улицам разъезжают броневики, слышатся выстрелы и канонады, по ночам звуки моторов пытаются заглушать массовые расстрелы. Офицеров ловят по городу и отвозят на крейсер «Алмаз». О нем в городе с тех пор пошла дурная слава: «Ходят ужасные слухи, что всех офицеров, увезенных на «Алмаз», живыми сбрасывали в море с тяжестью на ногах. Это узналось таким образом: нужно было починить подводную часть «Алмаза», и для этой цели наняли водолаза. Когда его спустили вниз, то он увидел целый лес офицерских трупов со связанными руками, которые качались в воде, как живые. Это так на него подействовало, что когда его подняли, то он оказался сумасшедшим. Теперь он бегает по улицам и исступленно кричит: «Лес, лес!» Большевики его ловят, чтобы убить» — записывает Елена. А Елена Лакиер вдруг вспоминает о музыке, под звуки выстрелов она каждый день по два часа играет на фортепиано. Нет, не «Марсельезу» — классику. Однажды в квартиру Лакиеров вламываются революционные матросы с обыском:
«Они сперва вошли в гостиную, гремя винтовками, и стали обыскивать: приказывали открывать ящики, шарили под столами. Затем вошли в спальню, обыскали шкаф, один из матросов вынул шашку и стал шарить под ним. Потом открыл маленький чемодан и нашел там… две булки.
— Почему у нас делают обыск? — спросила мама одного из них.
— Потому что из вашего дома стреляли и убили матроса, вот мы и ищем виновников, чтобы им отомстить, — ответил солдат.
Потом он небрежно вынул шашку из ножен и сказал:
— Вот это золотое оружие я стибрил у офицера на Чумной Горе, а его укокошил!
— И вам не было жаль убивать его? — спросила я. — Ведь он же тоже русский человек.
— Ну разве жаль уничтожать контрреволюционера? — сказал он с циничной усмешкой. — Их и так немало «покупали» с «Алмаза».
Я была готова его растерзать. Какой-то молокосос-жиденок, можно сказать, говорит так цинично об офицерах. Ужас!
Наконец, осмотрев все, они ушли, оставив удостоверение, что в нашей квартире ничего не нашли. «Вперед, товарищи!» — визгливым голосом скомандовала анархистка, и все послушно пошли за ней.
Говорят, что самыми отчаянными большевичками были женщины-анархистки, которые разъезжали по городу на грузовиках, бросали бомбы и делали засады на гайдамаков. Наверно, стрелять-то толком не умеют, а воображают себя Жаннами д’Арк». Лакиеры закладывают вещи и учатся шить обувь на продажу. Не обходит их и грипп испанка, который, впрочем, оказывается милосерднее большевиком и уносит меньше русских жизней, чем они. Деньги тают, едва оправившись от испанки, Елена бросает консерваторию и пытается найти работу. Это удается и она устраивается машинисткой к французам в бюро, где выдают паспорта для желающих покинуть Россию и отправиться из Одессы в Константинополь или Констанцу. Проработать там удается всего лишь месяц – с марта по апрель 1919 года. В апреле французы спешно эвакуируются, не заботясь о своих русских служащих – оформить документы на выезд себе и бабушке она не успевает. Смерть от рук большевиков кажется неминуемой, но Лакиеров и других горожан спасает Добровольческая армия. В августе 1919 Одессу очищают от большевиков: «Добровольцы официально вошли в город. Ликование полнейшее, их встретили как избавителей» — отмечает в дневнике Елена. С приходом белых возвращаются и некоторые приметы нормальной жизни: появляется керосин, который стоит на 15 рублей дешевле, чем при большевиках, в кранах появляется вода, а по улицам начинают ходить трамваи.
Елена начинает работать в госпитале в Белой Армии. В декабре 1919 года снова подступают большевики и Елена подает прошение о переводе в Крым, что и было сделано. Вместе с бабушкой они отправляются на английском пароходе. Мать остается в Одессе и больше Елена ее не увидит – она застрянет в Совдепии, где умрет от голода в Петербурге в годы блокады. Прожить в Крыму бабушке и внучке довелось недолго, уже в январе 1920 года начинается эвакуация и из Крыма. Бабушка и внучка садятся на борт британского судна «Глостер Кастль». «Свершилось, жребий брошен! Мы покидаем Россию» — записывает Елена 23 января 1920 года в дневнике. А дальше был привычный эмигрантский маршрут: Константинополь, Франция, Буэнос-Айрес. В столице Аргентины Елена Лакиер окончила свои дни в 1970 году и была похоронена на британском кладбище Буэнос-Айреса. Еще находясь в России она осознала, как горько заблуждалась в своих стремлениях революции. Ах, если бы все такие Елены прозрели раньше, ах, если бы они спокойно играли на фортепиано и пели романсы, а не горланили «марсельезы» по демонстрациям, у России был бы шанс на совсем другой XX век…
