Автор: Александр Гончаров
6 августа Русская Церковь вспоминает святых князей-мучеников Бориса и Глеба. В России именами этих праведников называли улицы и переулки, города и села. Борисоглебск – это название являлось типичным для дореволюционной страны нашей. Все это не является случайностью. Что-то в христианском подвиге князей особым способом затрагивало души русских православных христиан.
Борис Ростовский и Глеб Муромский
Обратимся к житийной литературе и исторической подоплеке произошедшего в далеком XI столетии. Борис и Глеб являлись младшими сыновьями святого князя Владимира Крестителя. Они с детства любили Святое Писание и веру Православную, а возможно даже подумывали о принятии монашеского пострига. По поручению своего отца они управляли своими уделами: Борис сидел в Ростове, а Глеб – в Муроме. По меркам Руси того времени это далеко не последние города. Считается, что Борис и Глеб были достаточно молоды. Впрочем, в ту эпоху на коня княжича сажали в три года, меч давали в руку – в пять лет, а в 12-14 лет уже доверяли командовать вооруженными отрядами, пусть и при наличии наставников. Тогда люди жили гораздо меньше, чем сейчас, да и раскрывали свои способности в лета, когда их сверстники в XXI веке учатся в школе, подкладывают учителю кнопки на стул и дергают девчонок за косички. В момент смерти равноапостольного князя Владимира Борис находился в походе против печенегов с дружиной, а Глеб пребывал в своем городе.
Власть в Киеве захватил князь Святополк – самый старший сын святого Владимира. Он и решился уничтожить всех конкурентов за престол великого князя. Причем действовал вполне в соответствии с политическими традициями, которые неоднократно наблюдались в самых разных странах мира во все исторические периоды. В той же христианской Византии, если один из претендентов на власть расправлялся с другими, то это отнюдь не полагалось чем-то необычным. Примерно половина византийских Императоров получила «багряные сапожки» таким образом.
Языческие пережитки были очень сильны.
Жертвенная власть и власть жертвы
Борис и Глеб имели дружины, чтобы противостоять Святополку, но отказались воевать со страшим братом своим. Они приняли смерть подобно первым христианским мученикам, отказавшись от междоусобицы (читай – гражданской войны!). Святые принесли себя в жертву за единство веры и страны. А потому их и прославили вскорости после мученической гибели. Мало кто знает, но по приказу Святополка Окаянного был умерщвлен еще и князь Святослав. Но к лику святых он не причислен. Дело в том, что Борис и Глеб пошли на жертву сознательно, а Святослав пытался бежать и скрыться от убийц, посланных из Киева. Он не смирился перед старшим. И отказался от христианского подвига.
Святость же смирения младшего перед старшим вплоть до смерти – это результат воздействия на древнерусское сознание основной идеи Библии, которая в Священном Писании представлена жертвенностью самого Господа нашего Иисуса Христа (в Новом Завете) и Исаака (в Ветхом Завете). Безусловно, в акте жертвенности, Исаак и понимается как символический предтеча Христа.
Древняя Русь – это страна фронтира, зона противоборства Степи и земледельческой цивилизации. Любой раздрай во власти – это угроза набега кочевников, разгрома городов, рабства для уведенных в полон. В таких условиях власть определяется жертвенностью и долгом, а не комфортом для правителя. И в стольном Киеве нельзя отсидеться перед мощным ударом из Степи. Власть должна быть сильной, цельной и жертвенной.
«Горькая чаша» и «брашной кубок»
Сергей Аверинцев не зря отмечал: «Никто не вспомнит ни рязанского князя Романа Ольговича, рассеченного на части в Орде за хулу на татарское язычество, ни Кукшу, просветителя вятичей; не без труда наш собеседник припомнит разве что Михаила Черниговского. Но Бориса и Глеба, но отрока, зарезанного в Угличе, веками помнили все. Получается, что именно в «страстотерпце», воплощении чистой страдательности, не совершающем никакого поступка, даже мученического «свидетельствования» о вере, а лишь «приемлющем» свою горькую чашу, святость державного сана только и воплощается по-настоящему. Лишь их страдание оправдывает бытие державы…
…Отметим простой исторический факт: важно было, что русские великие князья представляли собой единый род, а константинопольский престол был открыт любому авантюристу, пришедшему ниоткуда. Важно было, что монархия на Руси не сложилась как прагматический выход из положения, но выросла из патриархальных отношений». Аверинцев ошибается, рассуждая об отсутствии «мученического свидетельствования о вере», но абсолютно прав, когда говорит о приемстве «горькой чаши», горькой чаши власти, а не веселого брашного кубка правления по своей прихоти. Настоящий русский правитель в идеале есть продолжатель дела святых Бориса и Глеба, а не Святополка Окаянного. Да, идеал трудно достижим, ибо человек всегда суетится и стремится переписать вердикты «судов Божиих». В XII веке появилось и произведение, рисующее облик идеального христианского правителя (причем на реальном материале), – «Поучение Владимира Мономаха». Оно в идеологическом плане оказало особое аксиологическое влияние на все русское общество.
Идеальный князь, по Мономаху, прежде всего, чтит нормы и правила христианской жизни и руководствуется ими в течение всего срока своего правления. Владимир Мономах активно пропагандирует в «Поучении» богонадеяние и благочестие: «Смерти ведь, дети, не боясь, ни войны, ни зверя, мужской долг исполняйте. Ибо, если я ни от войны, ни от зверя, ни от воды, ни от падения с коня [не пострадал], то никто из вас не может пострадать или лишиться жизни, пока не будет от Бога повелено. А если от Бога придет смерть, то ни отец, ни мать, ни братья не могут вас отнять от нее. Но если и хорошее дело – остерегаться самому, то Божия охрана лучше, чем человеческая». В этих словах явно идет перекличка с житием святых Бориса и Глеба. Вывод то простой: «Делай что должно, а все решает Бог!»
Идеальный русский правитель из «Поучения Владимира Мономаха» никогда не сможет совершить преступлений против братской крови и поэтому он противостоит многочисленным образам князей-преступников и придворных-злодеев, изображенных и в «Повести об убиении Андрея Боголюбского», и в других текстах этого рода…
Как определить русскую власть?
В советскую эпоху получил хождение следующий стишок Иосифа Бродского (1972 год):
Холуй трясется. Раб хохочет.
Палач свою секиру точит.
Тиран кромсает каплуна.
Сверкает зимняя луна.
Се вид Отечества, гравюра.
На лежаке − Солдат и Дура.
Старуха чешет мертвый бок.
Се вид Отечества, лубок.
Собака лает, ветер носит.
Борис у Глеба в морду просит.
Кружатся пары на балу.
В прихожей − куча на полу.
Луна сверкает, зренье муча.
Под ней, как мозг отдельный, − туча.
Пускай Художник, паразит,
другой пейзаж изобразит.
Будущий лауреат Нобелевской премии по литературе (1987 год) отметился в махровой русофобии, ибо антисоветизмом здесь и не пахнет. Ладно, простим ему все это. Но Бориса с Глебом к чему приплел то? Ни Ивана Васильевича Грозного, ни Петра Первого, ни кого-нибудь еще, а именно Бориса и Глеба, поёрничев над их смирением и жертвенностью.
Дело в том, что на примере святых князей Бориса и Глеба можно определить какая власть у нас есть. Если она жертвенна, верна своему долгу и смиренна перед Богом, то она – русская, а если не жертвенна, то это власть неруси, какие бы патриотические лозунги и не бросала в массы. Критерий Бориса и Глеба не обойти, не замолчать, разве что можно по местечковому высмеять.
Александр Невский и Николай II
Святого благоверного князя Александра Невского вряд ли понимали все сородичи. По сути, он неоднократно жертвовал собой, своим именем и своей честью ради жизни Руси. Поездка в Орду, усмирение (и жестокое!) Новгорода, оборона того же Новгорода Великого и Псковщины от нашествия с Запада – это звенья одной цепочки. Здесь все связано органически. Ради выживания Александр Невский жертвует собою. Мог ведь и с монголами не дружить, сочли бы патриотом. Мог бы ранее шведов и Орден не бить, не признали бы предателем, в конце концов и в Новгороде имелись «сильные люди», тянувшие его на Запад. К чему защищать тех, кто в благодарность скажет: «Иди, княже, из Новгорода, не люб ты нам!»
Явление святых князей Бориса и Глеба перед битвой на Неве в 1240 году – не прихоть Проведения, а знак жертвенного поступка святого Александра Ярославича. Князья спешат на помощь сроднику своему, который, готовясь к походу произнес храме Святой Софии: «Не в силе Бог, а в правде. Иные с оружием, иные на конях, а мы, имя Господа Бога нашего призовем». Бродскому сего понять было невозможно. Он вырос и стал поэтом при советской власти, которая НИКОГДА не жертвовала собою, но требовала жертв от других*.
Российская Империя поднялась на жертвенности и смирении власти. Кому-то это покажется странным в наше время всеобщего исторического одичания. Однако данный факт является исторической истиной. Наименее русской власть в Империи была в XVIII веке, когда жертвенность оказалась отринута, когда смирение сдали в утиль. «Эпоха дворцовых переворотов» говорит сама за себя. В XIX столетии русскость правления стала восстанавливаться. Началось все с Императора Павла Петровича, а сам процесс был прерван революцией 1917 года и мученической гибелью Императора Николая Александровича.
«Я берёг не самодержавную власть, а Россию. Я не убеждён, что перемена формы правления даст спокойствие и счастье народу», − говорил последний законный Государь.
«Когда я буду царем, не будет бедных и несчастных, я хочу, чтобы все были счастливы», − мечтал последний законный наследник Русского Престола.
Они стали страстотерпцами, как князья Борис и Глеб. И в этом есть луч надежды на воскрешение России и русской истории.
Примечание: * − товарищей коммунистов прошу не беспокоиться и не вспоминать эпизод из кино, когда Сталин жертвует старшим сыном Яковом Джугашвили. Реальность от художественного фильма значительно отличается.
