Автор: Александр Гончаров
Пропагандой ничего создать нельзя. Она в состоянии только или разрушать, или укреплять уже существующие в умах и душах идеалы. Да и вообще, ее воздействие не распространяется вглубь народа, который может имитировать подчинение официозу, но сохранять внутри себя все то искреннее, дорогое, главное, что было унаследовано от предков.
В годы Великой (Третьей) Отечественной войны (1941-1945) люди в СССР принимали и пели песни, отнюдь не посвященные «великим» вождям, а лишь те, которые вырывались из коренного архетипа русской нации и соответствовали ему. Достаточно вспомнить «Священную войну», «Землянку», «Лизавету», «Жди меня», «Эх, дороги…», «Темную ночь», «Смуглянку» и «Казаков в Берлине». Перечень, конечно, далеко не полный, но он характеризуется отсутствием чисто коммунистической идеологии (насильственные вкрапления не в счет) и самой настоящей народностью. Та же «Смуглянка», написанная до 1940 года и привязанная авторами к периоду гражданской войны, подлинную любовь получила только во время Великой Отечественной, ибо лишь тогда стала соответствовать правде жизни.
Леонид Утесов, исполнивший много военных песен, только об одной сказал: «Есть у нас Царь-пушка, есть Царь-колокол, и есть у нас Царь-песня – «Заветный камень»».
Это была песня, созданная поэтом Александром Жаровым и композитором Борисом Мокроусовым в 1943 году по сюжету очерка «Севастопольский камень» писателя и корреспондента газеты «Красный флот» Леонида Соловьева.
А в 1946 году Леонида Соловьева по доносу арестовали. Так советская власть приобрела очередного «врага», который, впрочем, им и… являлся.
Из следственного дела известны высказывания Соловьева, скрупулезно записанные дотошным, но не очень образованным следователем, постоянно путавшим «дерзания» и «терзания».
Себя Леонид Васильевич Соловьев определял так: «Должен сказать, что вполне советским человеком я никогда и не был, что для меня понятие «русский» всегда заслоняло понятие «советский».
Здесь Соловьев предельно честен. Он родился 19 августа 1906 года в городе Триполи (сейчас находится в Ливане), в семье сотрудника Императорского Православного Палестинского общества. И получил соответствующее воспитание.
После возвращения в Россию Соловьевы проживали в Самарской губернии, откуда пришлось в 1921 году бежать в среднеазиатский Коканд из-за катастрофического голода, повергнувшего Поволжье в ужас.
Леонид Соловьев (1906-1962) очень рано начал самостоятельную жизнь. Ему довелось постранствовать по советской Средней Азии, что в конечном результате вылилось в замечательную художественную дилогию «Повесть о Ходже Насреддине» (романы: «Возмутитель спокойствия» (1940), «Очарованный принц» (1950)), насыщенную восточным колоритом и пользовавшуюся успехом у читающей советской публики…
Но вернемся к следственному делу. О литературе в Советском Союзе Леонид Васильевич высказался достаточно прямо: «Наша литература похожа на состязание бегунов со связанными ногами, писатели думают только о том, как бы не сказать чего-либо лишнего. Поэтому она деградирует и сегодня не имеет ничего общего с той великой литературой, которая принесла России всемирную славу. Огосударствление литературы – губительная нелепость, ей необходимо свободное дыхание, отсутствие страха и постоянного желания угодить властям, иначе она гибнет, что мы и видим. Союз советских писателей – это казенный департамент, в среде писателей царит разобщение, они не чувствуют литературу кровным делом и работают как бы на хозяина, стараясь ему угодить». И еще он добавил: «К русским писателям я относил писателей, жизнь которых неразрывно связана с историческими судьбами, радостями и горестями России, с ее историческим значением в мире. К писателям же на русском языке я относил «юго-западную школу», вдохновителями которой являлись В. Катаев, Ю. Олеша и другие. Большинству представителей этой группы, как, например, поэту Кирсанову, по моему убеждению, совершенно безразлично, о чем писать. Для них литература есть лишь арена для словесного жонглерства и словесной эквилибристики».
Так как для Соловьева имело принципиальное значение «о чем писать», то «Очарованного принца» он и сочинил, отбывая десятилетний срок в Дубравлаге. Благо хоть работа ночным сторожем, а затем − ночным банщиком, позволяла браться за перо.
В Советском Союзе соловьевского «Ходжу Насреддина» сочли разновидностью плутовского романа, да к тому же обладающего пафосом обличения жадных эксплуататоров: баев, беков, ханов, эмиров, чиновников и ростовщиков. «Антисоветчины» практически никто из издателей не обнаружил. Но вся соль литературной игры Соловьева в этом и состояла.
Исследователи его творчества неоднократно говорили, что Леонид Васильевич во время следствия удачно морочил голову «гражданину начальнику»: то каялся в своей беспутной жизни, то критиковал государство, то просил карательные органы наставить его на путь истины, признавая свой арест законным и даже необходимым для него самого.
Цель имелась одна – убедить следствие переквалифицировать «расстрельную» статью «за подготовку террористического акта против советского руководства» на более мягкую. Леонид Соловьев ее и добился.
Десять лет – срок немалый, но все-таки это не смертная казнь. В конце концов Соловьев вышел на свободу по амнистии после смерти Сталина.
В «Очарованном принце» писатель завуалированно отобразил собственную борьбу со следователем в эпизоде допроса Ходжи Насреддина кокандским вельможей Камильбеком.
Время приключений Ходжи Насреддина в дилогии определить нельзя. В данном отношении перед нами произведение, созданное в рамках жанра «альтернативной истории». Условно перед читателем возникает некое параллельное Исламское Средневековье.
Издевательства над бедным людом, особенно над крестьянством и ремесленниками, в мире Ходжи Насреддина, воспринятые коммунистической властью как поругание старого дореволюционного мира, на самом деле есть отсыл к ее собственным делам.
Надо оговориться, что человек хорошо знавший обстановку в стране вживую, а не по реляциям в газетах, Соловьева отлично понимал. Эпизодов в «Возмутителе спокойствия» и «Очарованном принце», имеющих параллели в существующей действительности очень много. Достаточно вспомнить эмирский суд – наказание мальчика, помочившегося в «идеологическом» месте и отбор козы у двух братьев, споривших из-за наследства.
Сейчас пересечение советского времени с соловьевским в дилогии найти сложнее: что-то подзабыто, а что-то давным-давно интерпретировано в прокоммунистическом ключе учебниками, по которым выучилось не одно поколение людей в нашей стране.
Впрочем, коза в пользу бухарского эмира меркнет перед архивными данными о жизни в СССР (например, от 1930 г.): «…Председатель Мало-Помошнянского штаба при сельсовете Кононенко Григорий вызвал середняка и середнячку для сдачи посевматериала. После отказа последних он отвел их в отдельную комнату, где пытался вынудить середняка всунуть свой половой член в рот середнячки.
Член штаба бригады по сбору посевматериала в дер. Тимоновки Омельчук Илья в связи с отказом середнячки (40 лет) вывезти пшеницу направил ее в другой штаб с «препроводительной» следующего содержания: «Поведите ее в темный угол и там изнасилуйте».
Мало-Помошнянский штаб вызвал 28-летнего середняка, предложил ему немедленно дать подписку о выполнении плана посевкампании. Когда середняк отказался дать подписку, его заставили плясать под звуки струнного оркестра до обморочного состояния, после чего посадили в холодную комнату, продержав там 1 ‘/2 часа.
Этой же бригадой изнасилованы две кулачки, избит 65-летний старик, которого заставляли плясать, обливали водой, давали в зубы загаженную папиросу и т. п.» (ЦА ФСБ Ф. 2. Оп. 8. Д. 40. Л. 6-18.).
Но чтобы лучше понять замысел «Ходжи Насреддина» надо обратиться к другой книге Л. В. Соловьева, изданной в 1930 году. Она называлась «Ленин в творчестве народов Востока» и определялась как сборник народных песен и сказаний, переведенных с узбекского, киргизского и таджикских языков. Соловьев утверждал, что сам их собрал в период передвижений по Средней Азии.
Приведем лишь один неподражаемый образец:
«Тогда Аллах решил принести еще одну жертву
И сделал так, что убили цари брата Ленина – Искандера,
Не выдержавшего гнета и объявившего газават.
И ярость забушевала в сердце Ленина,
Как ветер ночью в глухой степи.
И заковал он сердце, выбросив из него жалость,
В железную броню бесстрастия…
В его жилах загорелся небесный огонь,
И гнев охватил его великий ум.
И страшен был гнев земного освободителя.
Пламенным языком он зажег сердца миллионов.
И сказал он миллионам:
− Мы прольем еще раз реку крови −
И будет тысяча и одна кровавая река!
А если не прольем ее, мы погибли в борьбе…»
Имеющий глаза – увидит, имеющий уши – услышит. Это что угодно, но не произведение акына. Не изобличить в данном фрагменте переделку «Варшавянки», соединенной с «Интернационалом», просто невозможно. Надо провести всего-навсего простейший литературный анализ.
Любопытно, что песни, «собранные» Соловьевым, в Ташкентском институте языка и культуры не знали. Там всполошились и направили фольклорную экспедицию по «соловьевским» местам. И ведь почти все нашли, кроме одной вещи…
Уже в 80-90 гг. XX века были опубликованы воспоминания современников Соловьева, которые рассказали, что все песни он сочинил сам.
Если держать в уме в качестве маркера книгу 1930 года, тогда легко расшифровывается и «Повесть о Ходже Насреддине», находятся и лица из советского времени, имеющие отношение к персонажам дилогии.
И господин Бухары, и товарищ Сталин имели придворных «поэтов», восхвалявших по долгу службы своих повелителей: «О мудрый эмир, о мудрейший из мудрых, о умудренный мудростью мудрых, о над мудрыми мудрый эмир!..» А изображение ростовщика Джафара пересекается с реальным образом генерального комиссара госбезопасности Н. И. Ежова, «разоблаченного врага» в 1939 году. Не забываем, что «Возмутитель спокойствия» вышел на следующий год.
Всеобщий шпионаж, доносительство, репрессии за неосторожные слова в СССР Соловьев показал в обеих своих книгах («рябой слуга», «гадальщики» и т. д.). А обращение Ходжи Насреддина к ограбленным эмирским судом братьям достойны внимательного прочтения: «Наконец-то вы дождались справедливого и всемилостивого решения, ибо известно всем, что в мире нет никого мудрее и милосерднее нашего эмира, а если кто-нибудь сомневается в этом, – и он обвел глазами своих соседей в толпе, – то недолго крикнуть стражников, и они предадут нечестивца в руки палачей, и уж тем ничего не стоит разъяснить человеку всю гибельность его заблуждений. Ступайте с миром домой, о братья; если впредь у вас случится спор из-за курицы – приходите снова на эмирский суд, но предварительно не забудьте продать свои дома, виноградники и поля, ибо иначе вы не сможете уплатить всех пошлин.
– О, лучше бы нам умереть вместе с нашей козой! – воскликнули братья, роняя крупные слезы.
– Вы думаете, там, на небе, мало своих дураков? – ответил Ходжа Насреддин. – Достойные доверия люди говорили мне, что нынче и ад, и рай набиты дураками до отказа – больше туда не пускают. Я предсказываю вам бессмертие, братья, и уходите скорей отсюда, потому что стражники начали уже поглядывать в нашу сторону, а я не могу рассчитывать на бессмертие, подобно вам».
В целом, читая Соловьева, осознаешь с неизбежностью, что все эти Арсланбеки, Камильбеки, Агабеки и прочие лица начальствующего вида вышли не из Средневековья, а из обычной сталинской шинели. А уж с комментарием Ходжи Насреддина «Начальство земное разделяется на три вида: младшее, среднее и старшее − по степени причиняемого им вреда» мог бы вполне согласиться и рядовой советский гражданин в любой момент советской же истории.
Если с отрицательными персонажами у Соловьева все более или менее ясно, то кого символизируют одноглазый вор и любимый ишак Насреддина узнать нельзя…
И на этом сосуд нашего познания творчества Леонида Соловьева, замечательного русского писателя, патриота и честного человека, исчерпан, и мы заканчиваем наше повествование, передавая его на суд благосклонного читателя.
