Автор: Елизавета Преображенская
Первым ребенком Цесаревича Александра Николаевича и Цесаревны Марии Александровны стала девочка — Великая княжна Александра Александровна.
Первого ребенка Великокняжеской четы ожидали с нетерпением, но и с некоторой тревогой: хрупкое здоровье Цесаревны внушало опасения.
Камер-юнгфера Цесаревны А.И. Яковлева вспоминала:
«Раз великая княгиня вернулась из церкви раньше окончания обедни – с нею сделалось дурно. Великая княгиня Мария Николаевна, проводив ее в ее комнаты, обратилась к нам с радостным поздравлением.
— Поздравляю, поздравляю… Перешивайте платья.
С этого времени Великая княгиня стала чаще оставаться дома. Принц Александр и фрейлина Гранси проводили с нею время. С первыми лучами весеннего солнца, Великая княгиня спешила покинуть душную столицу, чтобы снова зажить на просторе, на чистом воздухе, который был еще очень свеж, но великая княгиня очень любила гулять по несколько часов в день. Нежная кожа ее на руках и лице покрывалась какой-то перхотью и грубела, на руках даже лопалась; доктора советовали ей вместо воды для умывания рук употреблять отвар овсяных круп, а для лица миндальные отруби. Весною, когда наставала жара, Великая княгиня загорала не столько от солнца, сколько от воздуха. По возвращении с прогулки ей тотчас подавали свежий огурец, она его разрезала во всю длину пополам и внутренней стороной обтирала себе лицо; это очень освежало ее… Ноги ее очень опухали вследствие ее положения: надо было заказывать ботинки и калоши огромных размеров, а калоши были ей невыносимы, тяготили и жали ноги. M-me Брюно (башмачница) умудрилась ей делать калоши из перчаточной кожи на очень легкой и мягкой подкладке; конечно, гуляя в дождь и по топким дорожкам, не окорачивая платья и юбок, великая княгиня возвращалась с прогулки в таком виде, что надо было не только переодеться, но снятые платья и юбки (она носила белые шелковые юбки) оказывались негодными для дальнейшего употребления; калоши размокали и представляли нечто мягкое и неуловимо скользкое, а красная подкладка окрашивала и ботинки, и чулки; всю эту обувь едва можно было стянуть с ноги. Вследствие всего этого ботинки и калоши заказывались дюжинами; калоши служили только на одну прогулку».
Тем не менее роды прошли довольно легко, однако появление на свет 30 (18) августа 1842 года в Царском Селе девочки поначалу стало разочарованием для Императорской фамилии и двора: ждали мальчика, наследника престола. Новоиспеченная бабушка, Императрица Александра Федоровна писала в дневнике: «18 августа вечером, или, скорее, ночью, в три четверти двенадцатого, родилась у Мари Дуси дочка. Ее встретили с радостью, хотя и с некоторым разочарованием, так как надеялись иметь сына. Я присутствовала при этом. Первый раз в жизни пришлось мне видеть, как страдает женщина при родах, не считая себя самой. Я еще была так слаба после перенесенной мною болезни, что с трудом поднялась по лестнице, но тем не менее просидела подле Мари с 9 до 2 часов; я все время была спокойна и благоразумна. С какой храбростью, с каким терпением перенесла это событие Дуся; она не кричала, не вздыхала и не стонала; она была еще терпеливее меня при первых родах. Жаль только, что такая выносливость и сила воли не были вознаграждены рождением сына. Будем надеяться, что Бог нам его пошлет в другой раз».
Наутро девочку крестили в церкви Большого Царскосельского дворца и был дан по этому случаю парадный обед. Имя Александра она получила в честь бабушки, отца и тети, Великой княжны Александры Николаевны. На девятый день после родов Великая княгиня встала; к этому дню Великий князь подарил ей утренний капот, серый кашемировый, на голубой шелковой подкладке и чепчик с голубыми лентами. Когда она оделась, пришел Великий князь, обнял, поцеловал ее и под руку повел в ее кабинет, где она принимала Великих княгинь и Великих князей, приезжавших с поздравлением, тут она оставалась до 8 часов, после чего ее снова уложили в постель.
Счастливая мать восторженно писала своему брату Карлу: «Подумай, Карл, если ты только можешь себе это представить, что тебе пишет 20-летняя мать. Мать! Нет! сколько счастья в этом слове, если уже думала, что никогда ею не будешь. Но ты понимаешь мое счастье, не правда ли, дорогой Карл? Теперь сердечный поцелуй шлем милому дяде, так как наконец ты стал им теперь. И тебе нечего стыдиться своей маленькой племянницы, так как она действительно уже очень мила, моя маленькая Лина. Так называем мы ее, потому что и так уж много разных уменьшительных от Александра и Александрины в семье, как, например, Саша, Адина, Адини, и мы ничего иного не могли придумать… Саша счастлив и не нарадуется на своего ребенка, только скучает о сыне. Он находит, что наша крошка Лина похожа уж на меня. Она очень большая и крепкая и уж так сознательно осматривается кругом себя. До сих пор ее глазки и волосики совсем темные, ротик маленький и красивый, а нос немного широковат, но я думаю, что со временем это исправится. Пальчики у нее достойны наших, так как они очень длинны».
Великая княгиня выразила желание самой кормить ребенка, но Государь воспротивился этому: в те времена подобное считалось недопустимым дурным тоном.
Первые месяцы жизни маленькой принцессы прошли в Царском Селе, но уже в ноябре 1842-го все Императорское семейство отправилось на зиму в Петербург. Разочарование от рождения девочки было недолгим, всего через год и один месяц у Лины появился брат и Наследник престола, Николай Александрович.
В ожидании Цесаревна Мария писала: «Я с умилением думаю о маленьком существе, которого уже заранее люблю и который будет отличным приятелем или приятельницей нашей Лине, а также ровесником, по времени, с твоим будущим маленьким созданием. Я ожидаю не раньше начала сентября».
Тем временем Лина подрастала и была радостью всей семьи. Девочка с красивыми голубыми глазами и золотистыми локонами была любимицей отца и обладала бойким характером. Вскоре после появления на свет наследника, Цесаревич и Цесаревна отправились в Дармштадт, где Цесаревич оставался совсем недолго, а Цесаревна осталась на зиму, чтобы не подвергать хрупкое и ослабленное здоровье суровой русской погоде. Цесаревна тяжело переносила разлуку с мужем и детьми, но старалась посвятить все свое время совершенствованию русского языка и изучению русской литературы под руководством В. А. Жуковского. Цесаревич подробно описывал супруге все подробности связанные с детьми. Эти письма очень трогательны и пронизаны любовью и счастьем:
«Лина встретила меня уже на ногах и бегая без посторонней помощи; насколько можно судить вечером, она на вид здорова; она тот час же взобралась ко мне на колени и все говорила: «ан-папа, ан-мама», а когда я ее спросил, кто я, она отвечала: «дядя», потому что на днях ее научили называть дядей Фрица; однако, кажется, она наконец меня узнала. Милое личико ее все тоже, только немного похудело оттого, что все это время у нее идут зубки, у нее их уже 12″.
«Наши милые малютки, слава Богу здоровы; Никса делается очень мил, он начинает улыбаться, когда я ему говорю : «Здравствуйте, Николай Александрович»; а Лина, как ты знаешь, моя страсть; когда она у меня, то я её всегда спрашиваю: «Где мама?» — и она всегда показывает мне на твой портрет».
Но наконец наступила весна, и в апреле 1844 года Цесаревна возвратилась в Петербург. «Лина немного выросла и похудела, волосы ее потемнели, кроме этого, внешним образом она не переменилась, но очень развилась: она очень хорошо и скоро бегает и постоянно болтает, и притом довольно отчетливо. Необыкновенная любовь к отцу продолжается и поистине трогательна. Меня она любит, но далеко не так, но охотно со мною остается… Она уже может повторять за мной, но, к сожалению, мешает русские слова с английскими», – писала она брату.
Наставницей Лины и ее брата Николая поначалу была госпожа Поггенполь, а в 1846 году ею стала Вера Николаевна Скрипицына, ранее служившая инспектрисой в Воспитательном обществе благородных девиц. Вера Николаевна обучала детей первым молитвам, русской грамоте, чтению и письму. В 1849 году воспитание разделилось: к мальчикам был приставлен отставной унтер-офицер, девочка продолжила воспитание под руководством госпожи Скрипицыной. Об образовании дочери Цесаревна писала: «Лина учится довольно прилежно писать и читать по — французки; по — русски она читает совсем бегло и эту зиму должна начать танцевать и, может быть начнём уроки музыки. Только я почти решила, если у неё нет несомненного таланта к музыке, не мучить её ею».
Великая княжна очень любила посещать Смольный институт благородных девиц вместе со своей наставницей, где могла играть со своими сверстницами. Одна из воспитанниц тех лет, Александра Соколова, впоследствии писательница, вспоминала: «…великая княжна стала очень часто посещать Смольный и настояла даже на том, чтобы ей сшито было форменное институтское платье. Она была чрезвычайно миловидна как ребенок, но с годами миловидность эта вряд ли бы сохранилась благодаря тому, что грациозное детское личико малютки очень напоминало портрет ее прадеда, императора Павла I. Великая княжна была совершенно белокура, и головка ее была всегда тщательно завита в маленькие букольки, которые она очень грациозно откидывала назад, когда они мешали ей играть, а играла она, вся отдаваясь затеянному развлечению, и не любила, чтобы ее в это время прерывали. Она была, если я не ошибаюсь, годом или двумя старше покойного наследника Николая Александровича, с которым, по рассказам ее воспитательницы, а также и Юши Скрипицыной, проводившей в обществе княжны все свои праздничные досуги, очень часто и довольно ожесточенно воевала. В общем, это был обаятельно добрый и веселый ребенок, и никто бы не подумал, когда она играла и резвилась среди нас, спускаясь храбро на ножках с устроенной в нашей рекреационной зале паркетной горы, что смерть ее так близка. Во время довольно частых приездов своих к нам Великая княжна играла исключительно только с воспитанницами нашего класса частью потому, что среди нас была ее любимица Юша, а частью и потому, что мы тогда только что переходили в старший класс, а с очень маленькими девочками она играть не любила, напуганная случаем с 7-летней маленькой дикаркой Махиной, бесцеремонно отнесшейся к княжне при возникшем споре из-за куклы. Скорее удивленная, нежели оскорбленная таким неожиданным нападением на нее, княжна укоризненно покачала головкой и сказала: – Ну, какая ты!! Ай-ай-ай!! Маленькую дикарку, незадолго перед тем привезенную с Кавказа, едва оттащили от не угодившей ей Великой княжны, но наказана она не была по настоянию Императрицы Александры Федоровны, так и оставившей за бунтовщицей Махиной шутливое название «буян».
Весной 1849 года Государь с Государыней, а так же Цесаревич и Цесаревна отправились на Пасху в Москву, где, помимо пасхальных торжеств, должно было состояться освящение Большого Кремлевского дворца. Но вскоре после возвращения в Петербург Цесаревича и Цесаревну ждало горе: заболела Великая княжна Александра Александровна. Врачи диагностировали то корь, то скарлатину, а болезнь тем временем принимала опасный оборот. «Первый раз в жизни мне недостает бодрости и терпения, за что я себя очень укоряю. Болезненное состояние моей бедной Лины ужасно затягивается», — пишет Цесаревна брату: «22 мая было ужасным днем: после очень скверной ночи с ней сделался такой припадок крупа, что и без того обессиленный организм с большим трудом выдержал это потрясение. Вскоре после этого вследствие большой слабости стали опасаться отека легких; она едва, и то с большим трудом, может говорить. В воскресенье вечером мы ее причастили. Как только она увидела отца Бажанова, на коленях перед ее кроватью, она приподнялась совсем самостоятельно на колени, сама сделала крестное знамение и радостно приняла Святое причастие».
Великая княжна проболела семь недель. За это время у нее начали выпадать волосы и ее коротко остригли, княжна не могла есть ничего кроме бульонов и тертого мяса. Но ничего уже нельзя было поделать. 10 июня княжна скончалась. Трудно вообразить скорбь и боль родителей. Говорят, что Цесаревич был неутешен и после смерти дочери целый день просидел один, молча, в своем кабинете, не сказав ни слова.
Цесаревна же искала утешение в вере и молитве. В письме Императору Николаю I она говорила: «Дорогой, бесконечно любимый отец, вместе с Вами мы повторяем от глубины души: да будет воля Господня. В тот день, когда Он взял ее у нас, я не должна забывать, что тот день, в который Он нам ее дал, был счастливейшим днем моей жизни. Отныне наше счастье уже не будет полным, но оно будет тем, чем должно быть счастье на земле: к нему будет всегда примешиваться чувство сожаления, но вместе с тем и надежда, что Господь, по милосердию Своему, приведет нас туда, куда раньше нас последовал наш ангел, и эта мысль усладит нашу кончину. В последние дни мысль об Адини ни на минуту не покидала меня. Теперь эти два ангела вместе на небесах и молят за нас Господа, чтобы и мы сподобились некогда разделить с ними их блаженство».
«Сегодня восемь дней, как Господь взял к Себе обратно ангела, которого Он даровал нам на короткое время. Она была Его, не наша, и Он только Свое взял к Себе; и мы благодарили Его за счастье, которое Он нам в ней даровал. Она так ужасно страдала в свою семинедельную болезнь, так тих и мирен был ее последний час… Господь ее дал, Господь ее взял, хвалите Имя Господне! Мне кажется, когда я смотрю на небо, что вижу ее улыбающейся и говорящей,: «Не плачь, мне тут хорошо, и ты тоже когда-нибудь придешь туда, где я». Услыши, Господи, ее молитвы, чтобы я не была недостойна пойти туда, где она», — писала Цесаревна брату.
Смерть ее была тяжким ударом для Александра Николаевича и Марии Александровны. Утешало Цесаревну и то, что к тому времени она ожидала еще одного ребенка – Великий князь Алексей Александрович родился 2 января 1850 года.
После смерти Великой княжны никто в Императорской фамилии не называл дочерей Александрой, так как все княжны с таким именем умирали, не дожив до 20 лет: Александра Павловна, Александра Николаевна и Александра Александровна. Воспитательница последних Великих княжон, Маргарета Игер писала в 1901 году, когда появилась на свет Великая княжна Анастасия: «Многие удивлялись, что Великую княжну назвали Анастасией, а не Викторией или Александрой. В православных святцах нет имени Виктория, при том, что имя Виктор есть. Имя Александра считалось очень несчастливым для царских дочек. У Императора Павла была дочь Александра, чья жизнь была коротка и полна горестей. У Императора Николая I была очень красивая дочь Александра. Она была замужем за пасынком Наполеона Бонапарта. Она умерла от скарлатины в 20 лет (примечание: Маргарета Игер ошибается: Великая княгиня Александра Николаевна умерла в возрасте 19 лет от чахотки). У Александра II тоже была дочь Александра — прелестная девочка с золотыми локонами, судя по ее портрету. Она умерла в детстве. Ее шелковое голубое платье до сих пор хранится в Зимнем Дворце».
Только спустя четыре года в семье Цесаревича и Цесаревны появится другая дочь, Великая княжна Мария Александровна: что стало огромной радостью и утешением для родителей. По словам С.С. Татищева: «На эту дочь и отец, и мать перенесли то нежное чувство любви, которое они питали к своему отлетевшему «ангелу Лине».
