Автор: Юрий Пыльцын
К 160-летию со дня рождения атамана А. М. Каледина.
Пришел к своим, и свои Его не приняли.
(Ин. 1:11)
24 октября 2021 года мы вспоминаем 160-летие со дня рождения героя Великой войны, героя Донского казачества одного из тех, кто в самом начале Второй Русской Смуты пытался ей противостоять – Алексея Максимовича Каледина.
Алексей Максимович КаледИн (ударение на третий слог) родился 24 октября (12 октября по «старому стилю» – в XIX в. разница между григорианским и юлианским календарями составляла 12 дней) 1861 г. на хуторе КаледИн области Войска Донского в казачьей офицерской семье. Отец будущего атамана – Максим Васильевич – участник обороны Севастополя, вышел в отставку войсковым старшиной и поселился в станице Усть-Хопёрской. У Алексея Каледина было два брата – Василий и Мелентий и две сестры – Анна и Александра.
Все сыновья Максима Васильевича стали воинами – вполне предсказуемый выбор для выходцев из казачьей офицерской семьи. Алексей получил азы наук в Усть-Медведицкой классической гимназии (оцените «тёмность» и «дремучесть» Царской России – в какой-то донской станице есть гимназия, да не какая-нибудь, а классическая, т. е. там углубленно узучаются латынь и греческий!). Затем последовал второй шаг к военной карьере – поступление и учёба в Воронежской военной гимназии (будущий Воронежский Великого Князя Михаила Павловича кадетский корпус). После её окончания, наш герой поступает во 2-е военное Константиновское училище (это позднее оно станет артиллерийским, а в тот период по профилю подготовки его можно было бы назвать общевойсковым). Отучившись там два года, последний год Алексей Максимович доучивается в Михайловском уже артиллерийском училище. Довольно странный выбор для казака, не правда ли? Мы привыкли, что казаки – это кавалерия, кавалерия и только кавалерия. Но нет, многие из будущих казачьих генералов закончили училища иного профиля. К тому же в то время было только два кавалерийских юнкерских училища – Елисаветградское и Тверское – со сроком подготовки в два года, было ещё Николаевское кавалерийское училище – о поступить и учиться там было очень непросто – оно было по-настоящему элитным и очень дорогим. Современник атамана Каледина, младше его на 8 лет –тоже донской казак Пётр Краснов вспоминал о похожей дилемме в его юности: «Отец, кроме жалованья, не имел ничего – и дорогая служба с обязательным реверсом в 500 рублей, с собственным обмундированием и среди богатой молодежи в эскадроне Николаевского кавалерийского училища была не для меня. Казачьей сотни тогда при училище еще не было. Мне нужно было скорее кончать курс, чтобы «стать на свои ноги» и не обременять отца…». Только Краснов выбрал пехотное училище, а Каледин – артиллерийское – вот и вся разница. Отметим ещё два момента – учёба в артиллерийском училище требовала большой подготовки по части точных наук, а это значит – у Каледина она была, да и был математический склад ума. И второе – ещё раз восхитимся энциклопедичностью Императорской системы военного образования – даже выпускники артиллерийского училища в последствии могли командовать (и командовать успешно) крупными кавалерийскими соединениями! Закончив училище, в 1882 г., наше герой получил назначение на Дальний Восток, в конноартиллерийскую батарею Забайкальского казачьего войска.
Венец образования Алексея Максимовича – Николаевская академия Генерального штаба. После выпуска из академии (1887 г.) Каледин был причислен к Генеральному штабу.
Началась служба на штабных должностях: старший адъютант штаба дивизии, обер-офицер для поручений при штабе корпуса, помощник старшего адъютанта Штаба Варшавского военного округа…В 1903 г. Каледина назначили заведывать Новочеркасским казачьим юнкерским училищем. На педагогической работе Каледин познакомился с учащейся молодёжью. С той самой молодёжью, которая в трагическую зиму 1917-1918 гг. станет его единственной опорой…
Но пока ничего не предвещает беды. После трёх лет военно-педагогического опыта, Алексея Максимовича назначают помощником начальника войскового штаба войска Донского. А в 1910 г. Каледин стал строевым командиром – командиром 2-й бригады 11-й кавалерийской дивизии. С этого момента служба Каледина была связана с конницей. Бригада, дислоцированная в Луцке, состояла из Изюмского гусарского и 12-го Донского казачьего полков. До 1913 г. Каледин командовал изюмцами и донцами, а затем был переведён на должность командира 12-й кавалерийской дивизии – там же на русско-австрийской границе.
Состав дивизии был тоже отменным. О полках дивизии поэтично говорилось в песне 12-го драгунского Стародубовского полка:
Коль тяжко придётся драгунам в бою,
У них есть друзья боевые.
Как вихрь, прилетят на конях вороных
Белгородцы –уланы лихие.
Коль тяжко придётся уланам в бою,
У них есть друзья боевые.
Как вихрь, прилетят на соловых конях
Ахтырцы – гусары лихие.
Коль тяжко придётся гусарам в бою,
У них есть друзья боевые.
Как вихрь, прилетят на своих маштачках
Уфимо-Самарцы лихие.
Именно с этой дивизией Каледин выступил на Великую (Вторую Отечественную) войну в 1914 г. Именно тогда во всем своем блеске проявился талант Каледина как талантливого кавалерийского начальника. Борьба в Галиции в 1914 г., прикрытие отступления Русской армии в 1915 г. и, конечно, успешное наступление Юго-Западного фронта в 1916 г., где армия генерала Каледина наголову разбила 4-ю австрийскую армию и в течение 9 дней продвинулась на 70 вёрст вперёд, освободив старинный русский город Луцк, где ранее в 1910-1913 гг. Каледин командовал бригадой. Целый ряд орденов украсил мундир будущего атамана. И, среди прочих, самые почётные для русского офицера – ордена Св. Георгия 4-й и 3-й степеней. Но глаза атамана были печальны… Он часто говорил, что война будет длительной и трудной.
«Знающий, честный, угрюмый, настойчивый, быть может упрямый» – характеризовал Каледина-военачальника генерал Деникин. Начав в войну командиром дивизии, закончил её Каледин командиром армии и «второй шашкой Империи» (первой был знаменитый полководец Ф. А. Келлер).
Закончил войну Каледин не по своей воле. Надо полагать, как и для многих офицеров, свержение Государя, замаскированное под маской «отречения», стало для Алексея Максимовича потрясением. Но он был солдат. И шла война. Он остался в армии. Однако, вскоре, Каледин начал понимать, что армия, которой он отдал свои силы и здоровье (в 1915 г. он получил тяжёлое ранение) превращается в вооружённую толпу. Каледин не скрывал, что «демократизация» армии толкает её в пропасть неминуемой катастрофы.
Временное правительство, которое вело себя бесхребетно по отношению к экстремистам слева, в случае с людьми, требовавшими дисциплины, умело быть жёстким. Каледина за критику «свободы и демократии» отправили в отставку. Такая судьба была не только у Алексея Максимовича. «Слово «приверженцы старого режима» выбросило из армии лучших офицеров» – писал генерал Драгомиров.
Генерал от кавалерии (точнее было бы назвать его «генералом-флюгером») А. А. Брусилов, сообщал генералу М.В. Алексееву: «Каледин потерял сердце и не понимает духа времени. Его необходимо убрать». «Потерял сердце»…Кто бы говорил! Но запомним эту фразу.
Каледин уехал на Дон. Казалось, жизнь позади. Теперь – тихое доживание в отставке и роль молчаливого зрителя всероссийской трагедии. Но именно 1917 г. вознёс генерала Каледина на пьедестал Всероссийской известности. Или не на пьедестал, а на Голгофу?…
На Дону, как и по всей России бурлила «общественная жизнь». Старый наказной атаман Граббе был арестован и смещён со своего поста (ирония Истории заключалась в том, что Граббе будет вновь избран атаманом Войска Донского. Но уже, увы, в эмиграции). Донцы решили избрать нового атамана – своего, природного Донского казака. Но кого избрать? И тут в Новочеркасск приезжает Каледин – донской казак, герой войны с австро-германцами. Уступив уговорам казачьей общественности, Алексей Максимович согласился выставить свою кандидатуру на выборах войскового атамана. И выиграл с огромным преимуществом из 700 делегатов, за него проголосовало более 600 человек!
Каледину торжественно вручили пернач, казалось бы – вот он избранник казачества, сейчас для Дона начнутся новые, счастливые времена. Но глаза Атамана были по-прежнему печальны… Он понимал, насколько ветреной и шаткой может быть толпа. До нас дошли слова, сказанные им после избрания: «Я пришёл на Дон с чистым именем воина, а уйду, быть может, с проклятиями». Так всё и случилось…
Страна умирала, страна находилась в каком-то помешательстве самоистребления. Как безумец, который калечит сам себя, Россия уничтожала всё, что не просто определяло её жизнь бытие на протяжении столетий (Царская власть, церковная иерархия), но и то, что необходимо любому государству – полицию, профессиональную бюрократию, армию… Временное правительство колебалось и власть его слабла день ото дня. На смену бесцветному Львову пришёл эпатажный шут Керенский – злобный клоун русской революции.
Одним из кульбитов Керенского был созыв т. н. «Государственного совещания» в Москве. Совещание было созвано «ввиду исключительности переживаемых событий и в целях единения государственной власти со всеми организованными силами страны». Предполагалось, что оно не будет принимать каких-либо резолюций, а лишь выслушает мнение различных слоев общественности. Никакими властными полномочиями оно не обладало, и в этом смысле действенность его была минимальной.
На это совещание, наряду с другими военными деятелями – М. В. Алексеевым, А. А. Брусиловым, Л. Г. Корниловым, Н. Н. Юденичем, был приглашён и А. М. Каледин. На совещании Атаман выступал сразу же после Корнилова, по сути, продолжив и развив его речь.
Каледин потребовал упразднить Советы и комитеты, дополнить декларацию прав солдата декларацией его обязанностей, восстановить дисциплину и власть начальствующих лиц. «В грозный час испытаний на фронте и внутреннего развала страны может спасти от окончательной гибели только действительно твердая власть, находящаяся в опытных, умелых, руках лиц, не связанных узкопартийными программами, свободных от необходимости после каждого шага оглядываться на всевозможные комитеты и Советы». В зале речь Каледина вызвала настоящую бурю. Правая сторона партера стоя аплодировала, слева раздавались возмущенные крики. С большим трудом председательствовавшему Керенскому удалось навести порядок и предоставить слово следующему оратору.
Неизвестно, о чём разговаривали Каледин и Корнилов в Москве (но известно, что они встречались), но в период выступления Корнилова, когда генерал был объявлен мятежником, Каледин его поддержал.
За что был объявлен Керенским мятежником. 1 сентября 1917 г. военный министр А. И. Верховский приказал арестовать Каледина. Однако донские казаки возмутились: с Дона выдачи нет! Наш атаман, Донской! Если что – сами разберёмся, а чужие – не замай! Донцов поддержали другие Войска, грозясь отозвать свои полки с фронта. И Керенский, получив отпор, струсил и уже 4 сентября отменил приказ об аресте Каледина, при условии «ручательства» Войскового правительства за Атамана.
Впрочем, «главноуговаривающий» мог принимать любые постановления, время его власти стремительно истекало. 7 ноября Временное правительство было свергнуто большевиками.
Атаман признал захват власти большевиками «преступным и совершенно недопустимым». Наряду с этим Алексей Максимович предложил переехать в Новочеркасск представителям Временного правительства и т. н. «Предпарламента» Российской республики. Если бы это осуществилось, то работа Белого движения пошла бы намного легче. Антибольшевистские силы сплачивались бы вокруг органов власти, формально признанных законными и имеющие власть на всей территории России. (Вопрос о законности самого Временного правительства и Предпарламента мы оставим в стороне, в ноябре 1917 г. они в любом случае выглядели куда более легитимно, чем явные узурпаторы и смутьяны большевики). Если бы в Новочеркасске сидело бы правительство и предпарламент (да ещё, если бы они оказались от своих бредовых либеральных галюцинаций!), никто бы не смог называть Добровольческую армию «частной организацией». Словом, Каледин предлагал выбить из рук большевиков всякую легитимность. Но Временное правительство, сдавшись практически без борьбы, фактически самоликвидировалось и этим существенно осложнило дальнейшую антибольшевистскую борьбу.
Каледин также предоставил область Войска Донского как базу для Алексеевской организации, впоследствии преобразованной в Добровольческую армию. Между Калединым, Алексеевым и Корниловым было заключено соглашение. Образовывался особый триумвират: Корнилов принимал на себя командование, Алексеев оставил себе финансы, вопросы внутренней и внешней политики, Каледин ведал формированием Донской армии и вопросами жизни Дона.
А между тем, над Доном сгущались тучи. В своих «Очерках русской смуты» генерал Деникин ёмко описал это время и те проблемы, которые встали перед Атаманом: «В атаманском дворце пустынно и тихо. Каледин сидел в своем огромном кабинете один, как будто придавленный неизбежным горем», осунувшийся, с бесконечно усталыми глазами. Не узнал. Обрадовался. Очертил мне кратко обстановку
Власти нет, силы нет, казачество заболело, как и вся Россия. Крыленко направляет на Дон карательные экспедиции с фронта. Черноморский флот прислал ультимативное требование «признать власть за советами рабочих и солдатских депутатов». В Макеевском районе объявлена «Донецкая социалистическая республика». Вчера к Тагангору подошел миноносец, несколько траллеров с большим отрядом матросов; траллеры прошли гирла Дона и вошли в ростовский порт. Военно-революционный комитет Ростова выпустил воззвание, призывая начать открытую борьбу против «контрреволюционного казачества». А Донцы бороться не хотят. Сотни, посланные в Ростов, отказались войти в город. Атаман был под свежим еще гнетущим впечатлением разговора с каким-то полком или батареей, стоявшими в Новочеркасске. Казаки хмуро слушали своего атамана, призывавшего их к защите казачьей земли. Какой-то наглый казак перебил:
— Да что там слушать, знаем, надоели!
И казаки просто разошлись».
Дон обороняла учащаяся молодёжь и старики. Последняя надежда Каледина. Была ещё Добровольческая армия – тогда совершенно немногочисленная, всего около 4.000 бойцов.
Бои велись уже в пригородах Ростова и Новочеркасска. Каждый день отпевали кого-то из молодых защитников Дона. Вспоминает вдова заместителя Атамана М. П. Богаевского – Елизавета Дмитриевна: «На отпевании в Соборе неизменно присутствовал Атаман, он же провожал гробы юных борцов за правду на кладбище. Не раз в такие дни я бывала в Соборе и смотрела на Алексея Максимовича, на его серьёзное, сосредоточенное лицо. А потом – шли на кладбище, и он шёл обычно с опущенной головой, углубившись в свои невесёлые думы, и только по его фигуре можно было прочитать, как по книге, о тех чувствах, которые его обуревали. Как одинок был он в своей боли душевной!»
***
… В Соборе Войсковом стоят гробов ряды —
за честь и за свободу вольного их Края,
Шепча: «За Дон!», бесстрашно умирая,
легли в них партизаны и деды.
Над ними наклонясь, стоял один —
сам Атаман-Страдалец Каледин,
Молясь без слов у мёртвого святого тела,
и на глазах его слеза блестела.
(«Памяти атамана-страдальца»)
Это ли был человек «потерявший сердце»?! А как же повёл себя сам «не потерявший сердце» Брусилов? В ноябрьские бои в Москве, защитники русской столицы, те же юнкера и учащаяся молодёжь, что и на Дону, обратились к Брусилову, надеясь, что харизма и опыт знаменитого генерала позволят переломить ситуацию. И что же? «”Я нахожусь в распоряжении Временного правительства, и если оно мне прикажет, я приму командование”, — сказал Брусилов в ответ на горячие обращенные к нему мольбы. Ушли ни с чем» (прапорщик С. Я. Эфрон). «Отказ генерала Брусилова был страшным ударом для нас…» (капитан П. И. Мыльников).
Каледин не проявил такого малодушия. Но только Бог знает какие страдания испытывал Атаман, прощаясь с молодыми героями Дона!
Искусительны прилогом вползала в душу предательская мысль: «ради чего всё это? Вот, умирает цвет Донского казачества – ради чего? Ради донских казаков? Да они сами приглашают большевиков и выдают своих офицеров! Дон отвернулся от избранного Атамана, а какой же атаман без казаков»?.
Как-то в беседе с членом Войскового Круга М. Я. Карасёвым об этом проговорился и сам Каледин: «Я совершенно потерял веру в Казачество и в душе родился вопрос – стоит ли жить?.. В старых казаков я верил, но не во всех – есть и между ними нехорошие – а молодые, наша сила, наша опора – эти пропали (Под «молодыми» Каледин имеет ввиду не юношей, защищавших Дон, а казаков-«фронтовиков»). Подменили мне казаков… Зачем жить Атаману таких казаков?!..»
Каледин всё больше замыкался в себе, в своих мыслях. Вот уже и Добровольческая армия объявила, что уходит на Кубань, а прямолинейный Корнилов прямо заявил: «Дон от Дона я защищать не хочу». Случись это на фронте – у Каледина был бы выход: геройски погибнуть во главе своих храбрых кавалеристов. А здесь? Разве можно в этом политическом болоте погибнуть как воин – от пули?! «Смотря от чьей пули» – лукаво нашёптывал кто-то…
29-го января 1918 г. Каледин собрал Донское правительство, прочитал телеграммы, полученные от генералов Алексеева и Корнилова, сообщил, что для защиты Донской области нашлось на фронте всего лишь 147 штыков и предложил правительству уйти в отставку:
— Положение наше безнадежно. Население не только нас не поддерживает, но настроено нам враждебно. Сил у нас нет, и сопротивление бесполезно. Я не хочу лишних жертв, лишнего кровопролития; предлагаю сложить свои полномочия и передать власть в другие руки. Свои полномочия войскового атамана я с себя слагаю.
Правительство начало обсуждение. А все обсуждения этого правительства, как вспоминает генерал Деникин: «имели характер заседаний провинциальной городской думы с нудными, митинговыми, а главное лишенными практического значения словопрениями». Каледин не выдержал:
— Господа, короче говорите. Время не ждет. Ведь от болтовни Россия погибла.
Так эти слова приводит генерал Деникин. Член Донского войскового круга юрист Н. М. Мельников передаёт эту фразу иначе: «”Ради Бога, поменьше говорите”, со слезами на глазах сказал Атаман, “от слов погибла Россия… Давайте кончать. Я для себя решил: слагаю полномочия Атамана, – я уже не Атаман…”».
Заседание закончилось около двух часов дня. Каледин ушёл в маленькую комнатку около кабинета, где жил его брат Василий…
Выстрел!
«На выстрел вбежала в комнату жена… Он посмотрел на неё, сложил руки на груди и умер, вытянувшись, как во-фронт…» (Н. Мельников)
«Нахмурилась степь донская, заплакали черные тучи, холодный январьский ветер пел панихиду, а степной ковыль печально колыхал своими махровыми опушенными снегом головами…» – писал о трагическом дне гибели Атамана полковник Беляевский.
Страшный, непоправимый, роковой шаг. Хочется воскликнуть: «Алексей Максимович, что же Вы наделали!? Вы лишили нас даже возможности помянуть Вас в церковной молитве!». Страшен и непростителен грех самоубийства… О чем же думал и на что тогда надеялся Атаман? Может быть, своей смертью он хотел всколыхнуть Дон, дать ему силы для борьбы. Атаман как бы говорил: «Я мешал Вам? Вот – я ушёл. Никогда больше я не побеспокою Вас. Теперь – делайте, что должно, спасайте Россию». Но, если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его (Пс. 126:1). Да, казалось Дон воспрял. Вот как об этом пишет современный исследователь В. Шамбаров: «Примолкла даже молодежь, а старики начали вооружаться, заявляя, что Дон согрешил пред своим атаманом и должен искупить вину. Тысячами в Новочеркасск потекли казаки. Малый Круг — делегаты еще не захваченных красными южных станиц — избрал наказным атаманом ген. Назарова. Была объявлена всеобщая мобилизация от 18 до 50 лет, формировались новые части. Наступление красных остановили… 4 февраля в Новочеркасск пришел с Румынского фронта 6-й Донской полк. Походным порядком от самого Днепра он прорывался с боями через большевистское кольцо. Выдержал много жестоких столкновений, но пробился. В полном порядке, при офицерах, никаких комитетов. Полку была устроена торжественная, с молебном встреча. Старики со слезами кланялись до земли, славя подвиг защитников Дона. Через два дня полк выступил на фронт, а уже 8 февраля… распропагандированный агитаторами, отказался воевать и ушел с позиций. И благородный порыв, вызванный смертью Каледина, тоже оказался скоротечным. Побряцав оружием, пошумев, покуражившись удалью, казаки снова начали разъезжаться по станицам».
Увы! Самоубийство Каледина не переломило ситуацию. Казакам понадобились кровавые уроки от большевиков, чтобы начать воевать по-настоящему. Воевали они доблестно, очистили территорию войска, и даже почти дошли до Москвы… Но всё это будет потом…
Удивительно, но тело атамана-самоубийцы было выставлено в церкви. Более, того, Каледина отпевали и по нему служилась Лития!
Почитая Алексея Максимовича Каледина, признавая за ним большие заслуги перед Россией и Доном, мы не должны молчать и о его ошибках. Самоубийство – самая страшная из них. Посмертная участь Каледина незавидна. Но, быть может, мы, потомки тех, кто не поддержали Каледина в 17-м году, теперь, больше века спустя, сможем помочь Атаману? Помянуть его в своих келейных молитвах: прости, Господи, раба Твоего, Алексия, даруй ослабу участи его, но да будет во всем воля Твоя!
И полетят наши молитвы к Божьему Престолу, как дивизии верных казаков, которых ждал, но так и не дождался Каледин. И будет, как написал Поэт:
И Бог, в любви изнемогая,
Ладонью скроет влагу вежд,
И будет ветер гнуть, играя,
Тяжелый шелк Его одежд.
(Н. Туроверов «Они сойдутся…»).
