Автор: Александр Гончаров
На свете не так уж много хороших книг, с помощью которых можно подойти к верному осмыслению реальности, окружающей нас. К огромному сожалению, бумажного и электронного мусора наличествует гораздо больше. И он всегда известнее того или иного серьезного произведения.
До середины 60-х годов XX столетия фамилия британского историософа и социолога Арнольда Джозефа Тойнби была на слуху, а его многотомное «Постижение истории» читалось и перечитывалось. Затем популярность исследователя постепенно сошла на нет, причем совершенно не справедливо.
По частностям и мелким неточностям к Тойнби можно придираться много раз, но вот его универсальное понимание течения истории актуально и в турбулентном XXI веке. А еще английский профессор умел подмечать важность того, что другие ученые просто пропускали или же считали незначащим.
Правда, обращаясь к «Постижению истории», почему-то неожиданно ощущаешь постоянные недоговорки или же попытки навести тень на плетень при рассмотрении путей цивилизаций и народов. Явно Тойнби создавал главный труд своей жизни, несмотря на его коммерческий успех, не для просвещения широких масс и повышения продаж. Но этому удивляться вряд ли стоит, ведь выпускник Винчестерского колледжа и преподаватель Лондонского Королевского колледжа принадлежал к потомственной интеллектуальной аристократии Великобритании. И он отлично знал, что всю элиту страны вывели искусственно, она – плод проектного планирования, а не органического роста.
За период примерно в полтора века в Великобритании сформировалась новая аристократия. Ее становление началось с принятия в 1661-1678 гг. серии законов, известных как Test Act, которые исключили католиков из состава высших управленцев. Завершение же произошло в 1828-1829 годах, когда были приняты «Акт об отмене священной клятвы» и «Билль об эмансипации католиков».
В этот период были разработаны стандарты отбора, воспитания и обучения аристократа с раннего возраста, а также сформирован стереотип поведения джентльмена, не чурающегося замарать руки и совесть на службе государству.
Наивысшего могущества английский элитарный класс (по А. Дж. Тойнби – «правящее творческое меньшинство») достиг в эпоху правления Королевы Виктории (1837-1901).
Кроме того, не следует забывать, что ученый британец, вполне в духе своей социальной группы, с 1915 г. трудился в разведывательном департаменте МИД Великобритании, в 1919-м являлся делегатом на Парижской мирной конференции, подводившей итоги Великой войны (1914-1918), а в 1943 году он непосредственно возглавил исследовательский отдел британского МИДа по вопросам послевоенного устройства мира.
Капитальная работа «Постижение истории» публиковалась в 1934-1961 гг. и в ней отразился не только комплекс изысканий кабинетного ученого, но и реальный опыт дипломата и разведчика.
Естественно, в томах не все сказано или что-то перевернуто с ног на голову. Тойнби четко представлял свои задачи и неуклонно ими руководствовался, вводя набор терминов и дефиниций им соответствующих.
Внутренний пролетариат как звено цельной схемы развития возник в «Постижении истории» вполне закономерно, без него очень сложно объяснить некоторые процессы, губящие цивилизации, социумы и государства.
Итак, по Тойнби – «…пролетарий – это скорее состояние души, чем результат воздействия внешних обстоятельств».
Смотрим далее на примере Античности: «Эллинский внутренний пролетариат комплектовался прежде всего из числа свободных граждан и даже из аристократов распадающейся эллинской политической системы. Эти первые рекруты были обделены в первую очередь духовно, но, конечно же, их духовное обнищание часто сопровождалось и материальной нищетой. Вскоре их ряды пополнились рекрутами из других классов…
…Внутренний пролетариат распадающегося эллинского общества состоял из трех различных элементов: лишенных наследства и оторванных от почвы членов самого эллинского общества; частично обездоленных членов чужих цивилизаций и примитивных обществ, завоеванных и эксплуатируемых, однако же не оторванных от своих корней; и вдвойне обездоленных призывников из тех подчиненных жителей, которые не только были оторваны от корней, но также обращены в рабство и высланы, чтобы до смерти работать на отдаленных плантациях. Страдания этих трех категорий жертв были различны, так же как различно было их происхождение. Однако общим было то, что все они были лишены наследства и превращены в эксплуатируемых изгоев».
Собственно, здесь представлена структура внутреннего пролетариата эпохи Эллинизма, то есть после походов Александра Македонского против Персии и войн диадохов. Но она же сохранилась и при господстве в Средиземноморье Древнего Рима, но не на территориях восточнее Тигра и Евфрата.
Конечно, историческая картина была сложнее: как быть с рабами, имевшими рабов, с вольноотпущенниками, с римскими гражданами, потерявшими землю в Италии и новыми гражданами в заморских провинциях Рима? Тойнби молчит.
Если отбросить тонкости, то можно выделить такую структуру внутреннего пролетариата, характерную для любого времени: изгои из аристократии + изгои из побежденных государств и народов + изгои из низших классов.
Тойнби сам не зацикливается на распадающихся обществах и проговаривается, что внутренний пролетариат образовывается при переходах социума к новой модели жизни, когда возникает проблема сохранения традиционных базовых ценностей в условиях технической и политической модернизации.
В стан внутреннего пролетариата включаются только те индивидуумы и этносоциальные группы, которые отказываются от традиции: «пролетарий – состояние души».
Если подумать, то внутренний пролетариат и есть «мясо» для любой революции, это отчасти поясняет такой момент, что она происходит не в странах, где массы угнетены сверхобычного и где правящий режим закручивает все гайки, но там, где проводятся реформы и благосостояние народа, пусть и неспешно, но улучшается. Появляется свободное время, когда много сытых не нужно искать кусок хлеба, зато можно приобрести винтовку.
Давайте обратим взгляд на Российскую Империю. Начнем искать внутренних пролетариев с декабристов: Павел Пестель, грезивший цареубийством, сын бывшего генерал-губернатора Сибири; Сергей Муравьев-Апостол, подполковник, сын дипломата и сенатора; Михаил Бестужев-Рюмин, сын надворного советника и т. д. Безусловно, среди инсургентов 1825 года имелись и менее знатные и состоятельные лица, но никто из них не бедствовал и не просил подаяния на паперти.
Революционеры постдекабристского периода: Александр Герцен, Михаил Бакунин, Князь Петр Кропоткин, Софья Перовская явно не принадлежали к когорте обездоленных, даже Вера Засулич, Дмитрий Каракозов, Сергей Нечаев, Петр Ткачев и прочие, не принадлежавшие к богатому роду, имели в Империи условия и возможность получить образование и заработать себе на достаточно комфортную жизнь.
Деятели Февраля 1917 года тоже совсем не принадлежали к «обиженным и угнетенным», а продолжатели революции, например, Владимир Ульянов (Ленин), сын крупного действительного статского советника, штатского генерала выслужившего потомственное дворянство, Лев Бронштейн (Троцкий) из семьи достаточно оборотистого землевладельца явно материально не мучались.
Всех вышеперечисленных пролетариев объединяют в духовном изгойстве жажда власти и преклонение перед Западом, откуда они и позаимствовали свои взгляды.
Вторую часть внутреннего пролетариата составляют, скажем, выходцы из Польши. Как известно включение в состав Российской Империи земель бывшей Речь Посполитой произошло потому, что государственная система ее попросту распалась и деградировала. А поляки так веровали в свое превосходство перед москалями. Психическая травма и непомерные амбиции и приводили их в разряд революционеров.
Впрочем, вопрос с Польшей решался русификацией, к сожалению, проводившейся вяло.
На формирование третьей части сказалась демография. Быстрый рост народонаселения в сельской местности привел к тому, что людям пришлось перебираться в города, где они оказывались вписаны в слой малообеспеченной неквалифицированной рабочей силы или прислуги. Вот они-то как раз и должны считаться обездоленными, потерявшими и привычный свой быт, и уважаемый труд, и статус.
Но революция в России не была предопределена, и Великая война отнюдь не спровоцировала ее. Очевидец событий, Великий Князь Александр Михайлович писал: «С наступлением лета 1916 года бодрый дух, царивший на нашем теперь хорошо снабженном всем необходимым фронте, был разительным контрастом с настроениями тыла. Армия мечтала о победе над врагом и усматривала осуществление своих стремлений в молниеносном наступлении армий генерала Брусилова. Политиканы же мечтали о революции и смотрели с неудовольствием на постоянные успехи наших войск. Мне приходилось по моей должности сравнительно часто бывать в Петербурге. И я каждый раз возвращался на фронт с подорванными моральными силами и отравленным слухами умом.
Можно было с уверенностью сказать, что в нашем тылу произойдет восстание именно в тот момент, когда армия будет готова нанести врагу решительный удар. Я испытывал страшное раздражение».
Он же отмечал: «Как это бывает с каждой заразительной болезнью, настоящая опасность революции заключалась в многочисленных носителях заразы: мышах, крысах и насекомых… Или же, выражаясь более литературно, следует признать, что большинство русской аристократии и интеллигенции составляло армию разносчиков заразы. Трон Романовых пал не под напором предтеч советов или же юношей-бомбистов, но носителей аристократических фамилий и придворных званий, банкиров, издателей, адвокатов, профессоров и др. общественных деятелей, живших щедротами Империи. Царь сумел бы удовлетворить нужды русских рабочих и крестьян; полиция справилась бы с террористами. Но было совершенно напрасным трудом пытаться угодить многочисленным претендентам в министры, революционерам, записанным в шестую книгу российского дворянства, и оппозиционным бюрократам, воспитанным в русских университетах».
Бедой нашей Отчизны оказалось то, что первая часть внутреннего пролетариата не обособилась, а, наоборот, идейно и физически проникла во властные учреждения, СМИ, образование и культуру.
Замечательный русский публицист Иван Солоневич четко подметил: «Делала революцию вся второсортная русская интеллигенция последних ста лет. Именно второсортная. Ни Ф. Достоевский, ни Д. Менделеев, ни И. Павлов, никто из русских людей первого сорта – при всем их критическом отношении к отдельным частям русской жизни – революции не хотели и революции не делали. Революцию делали писатели второго сорта – вроде Горького, историки третьего сорта – вроде Милюкова, адвокаты четвертого сорта – вроде А. Керенского. Делала революцию почти безымянная масса русской гуманитарной профессуры, которая с сотен университетских и прочих кафедр вдалбливала русскому сознанию мысль о том, что с научной точки зрения революция неизбежна, революция желательна, революция спасительна. Подпольная деятельность революционных партий опиралась на этот массив почти безымянных профессоров. Жаль, что на Красной Площади рядом с мавзолеем Ильича не стоит памятник «неизвестному профессору».
И в этом имеется урок и для России XXI столетия. Внутренний пролетариат существует и в наши дни, причем, «и в лентах, и в позументах».
