Автор: Виталий Даренский
Иногда ко мне обращаются молодые авторы, в основном поэты, с просьбой помочь опубликовать стихи в каком-нибудь журнале. Я сам раньше публиковался в литературных журналах, но уже потерял к этому интерес по двум причинам. Во-первых, поскольку это не имеет никакого смысла, т.к. эти журналы давно уже никто не читает – количество их читателей меньше, чем количество авторов, которые в них публикуются. Поэтому нужно просто издавать сборники своих стихотворений, ставить их на продажу и дарить всем, кому они интересны. Так они найдут своих читателей. Во-вторых, в «толстых» журналах опубликовать литературные произведения очень трудно, поскольку все эти журналы за десятилетия обросли «своими» авторами, которых они и публикуют, и попасть в круг «своих» со стороны почти невозможно. Это я и объясняю молодым, которые страдают от того, что их не публикуют.
На самом же деле за всем этим стоит еще более глубокий и тяжелый факт – деградация современной литературы. Молодых и талантливых авторов чаще всего не публикуют просто потому, что на их фоне те, кто привык считать себя авторитетами и «мэтрами» выглядят весьма убого и поэтому просто боятся конкуренции. Поэтому они допускают к публикациям только полуграфоманов своего же уровня, которых можно поучать, снисходительно похлопывая по плечу. А с талантливыми, естественно, так не получится. Однако еще большая проблема состоит в том, что и этих талантливых уже почти нет. Почему?
Рассказывают, что когда-то в еще в 2000-х годах покойные ныне новый классик Валентин Распутин, выступая в Союзе писателей, вызвал большой скандал своим заявлением: «Русской литературы больше нет». Естественно, все «профессиональные литераторы», которые за счет литературы кормятся, принялись ему яростно возражать. Затем уже в газете «Омское время» в марте 2009 г. он написал: «Несомненно, русская литература жива, пока жива Россия. Жизнь государственных и духовных организмов не имеет мгновенного пресечения. Государство по имени Россия может существовать еще долго, но по смыслу, по духу своему не быть Россией. И литература в такой России, потерявшей свой дух и смысл, свое назначение и настроение, способна измениться настолько, что правильнее говорить об ее умирании, нежели обольщаться какими-то новыми этапами. Литература, как и культура в целом, только тогда жива, какие бы тяжкие кризисы она не испытывала, когда она органически, неотрывно связана с национальной душой и обращается к народной жизни. Как только не останется этой связности, этой любви, литература обречена». Однако существует ли еще эта национальная душа и народная жизнь, или они уже тоже в состоянии умирания?
В свое время Иван Ильин в статье «Искусство и вкус толпы» уже диагностировал: «на великих просторах русской культуры воцарилась чернь, худшая разновидность ее – полуобразованная чернь, с ее материализмом, пошлостью, заносчивостью и воинственной требовательностью». Хотя это произошло после 1917 года, когда в литературу наглым потоком хлынули полуграмотные шариковы с большими амбициями, но с более чем скромными талантами, а чаще всего и вовсе без таковых, но подготавливался этот обвал в «новое варварство» еще раньше – так наз. «прогрессивной интеллигенцией» еще с середины XIX века. Уже тогда на смену благородному дворянскому вкусу стал приходить нахрап «разночинца», для которого вся литература сводилась к «социальным проблемам», стенаниям о «страданиях народа» (которого он не знал) и преклонению перед «цивилизованным Западом».
В советский период литература стала массовой, а любая массовость – это в первую очередь деградация. Поэтому дело даже не в идеологическом диктате, а в том, что в массовой литературе неизбежно происходит обвал художественного вкуса. Во времена Пушкина во всей России было несколько десятков стихотворцев, из коих половина была графоманами и половина – посредственностями, но рядом с ними – несколько гениев. В СССР, как и сейчас, стихотворцев – десятки или даже сотни тысяч, а гения – ни одного. Количество вовсе не переходит в качество, как врет марксистская мифология, а как раз наоборот – убивает его. Подлинная литература (как и подлинное образование, и культура в целом) всегда элитарна, и масса её убивает.
Но, как известно, свято место пусто не бывает. На смену подлинной элитарности приходит псевдоэлитарность, которую создают литературные посредственности и графоманы, создавая свою «мафию», некое подобие сект, в которые принимают только «своих». Поскольку таких сект возникает много, то между ними идет постоянная и очень грязная война, в которой они показывают всю низость своей натуры. Масса литературных мемуаров ХХ века – это настоящая клоака, которая показывает их шариковские нравы.
То же самое имело место и на Западе, хотя там литературные нравы были все-таки поприличнее, чем в СССР, поскольку там не было необходимости бороться за место у госкормушки и не было такого массового плебейского наплыва в литературу. В СССР «культурой» пытались заменить религию, и в результате уничтожали и то, и другое, поскольку подлинная культура всегда религиозна, а безбожная культура всегда становится антикультурой. В СССР даже пытались массово штамповать «поэтов» не только в Литературном институте (совершенно абсурдный феномен, не имеющий аналогов нигде в мире), но и «литобъединениях», существовавших чуть ли не при каждой областной или районной библиотеке. В результате наштамповали десятки тысяч людей, которые научились рифмовать «по правилам», но которым при этом нечего сказать. Массовое стихотворчество как в СССР, так и сейчас – это форма социального нарциссизма, которая является компенсацией внутренней пустоты человека и средством его иллюзорного самоутверждения.
Но это еще был не предел деградации. Пока эта пишущая масса еще держалась в рамках классической традиции стихосложения, от неё не было большого вреда, хотя не было и пользы. Но когда наступили свободные времена (в литературном подполье они наступили в 1960-х), появилось то, что называют «индустрией мусорных текстов». Это тексты, представляющие собой «поток сознания», причем обычно весьма грязный, похожий на уличную канализацию, но при этом наивно претендующий называться «поэзией». Авторов таких текстов в наше время уже тысячи, и так, к сожалению, пишет уже почти вся молодежь, а в качестве примера можно привести вот такой текст их якобы «классика» И. Бродского из «Письма генералу Z»:
Генерал! Наши карты – дерьмо. Я пас.
Север вовсе не здесь, но в Полярном Круге.
И Экватор шире, чем ваш лампас.
Потому что фронт, генерал, на Юге.
На таком расстояньи любой приказ
превращается рацией в буги-вуги.
Авторы таких текстов наивно думают, что их тексты очень «сложные», требующие особого ума для их интерпретации. На самом же деле наоборот – это тексты самые примитивные, основанные на «автоматизме» речи, как у психически больного, и «интерпретировать» их можно, только полностью отключив ум. Авторы таких текстов считают «поэзией» ассоциации между отдельными словами и выражениями. А на самом деле это антипоэзия, которая лишь паразитирует на нормальном человеческом языке, нагло разрушая его. Создатели «мусорных текстов» стремятся к «оригинальности» во что бы то ни стало, это их фетиш. Но стремление к оригинальности – это первый признак графомана, которому нечего сказать, и эту внутреннюю пустоту он пытается заменить внешним эффектом. А поэт не стремится к «оригинальности», он стремится к красоте. Хороший стих всегда похож на какой-то другой, он даже может быть прямым подражанием – для поэзии «оригинальность» вообще безразлична. Абсолютно оригинален только бессмысленный набор слов.
Относительно И. Бродского следует сказать, что он на самом деле имел поэтический талант, и у него есть пара десятков хороших стихотворений, а одно из них – «Сретенье» – даже можно включать в антологии православной поэзии. В нем есть, например, такая «классическая» строфа:
А было поведано старцу сему
о том, что увидит он смертную тьму
не прежде, чем Сына увидит Господня.
Свершилось. И старец промолвил: «Сегодня…
Сохранение классической формы стиха, точности и прозрачности речи уже само по себе создает поэтический эффект, даже если содержание текста стихотворения весьма тривиально. Это порождает массу «полуталантов», создающих так называемые «проходные тексты». Это не графомания, но и не настоящая поэзия. В отличие от «мусорщиков», эти авторы понимают, что такое поэзия и стремятся к ней, но не могут до неё дорасти по целому ряду причин. В первую очередь, из-за самой среды, в которой они выросли. Они выросли в среде таких же «полуталантов» и бессознательно им подражают. В этом отношении весьма характерно и то, что современные стихотворцы в «авторитеты» себе чаще всего выбирают не поэтов высокой классики из «золотого» или «серебряного» века, а поэтов советской эпохи – эпохи упадка и варваризации литературы. Это означает, что упадок и варваризация лишь продолжаются уже в наше время. И литературная критика, которая находится в еще большем упадке, чем сама литература, лишь поощряет это. Редакторы отделов поэзии в «толстых» журналах – это, как правило, бывшие графоманы, которые боятся настоящих поэтов и продвигают авторов своего же уровня.
Но самая главная причина недорастания до настоящей поэзии в наше время – деградация самого человека, утрата того глубинного религиозного духа, который был у наших предков, но уничтожен духовным геноцидом ХХ века. В классической статье «Когда же возродится великая русская поэзія?» И.А. Ильин писал, что русская поэзия возродится только на основе духовного и нравственного возрождения русского народа. Умирание литературы может смениться её воскресением – таков евангельский закон бытия.
