Автор: Александр Гончаров
С творчеством этого поэта я познакомился совершенно случайно. Лет десять назад на глаза попались строки, которые являлись едким, жестким, но вполне справедливым осмеянием концовки поэмы «Двенадцать» Александра Блока:
Бумага терпит все. В странице
Я сделал прорези для глаз,
И вижу, как в немой столице
Вздымает вихри снежный час…
Бредут вслепую, друг за другом,
В сугробах вязнут их стопы,
Свирепствует ночная вьюга,
А ниже, впереди толпы,
Идет и машет красным флагом,
В венце из белоснежных роз,
Майора Ковалева нос…
Потом и нашлись и другие стихи:
Я люблю, когда в окошке вьются
Хлопья снега, – чем они белей,
Больше чем и чем быстрей несутся,
На душе тем чище и светлей.
Что мне в них? Быть может, не из тучи.
Но из рая белый этот рой?
Нет, они на языке могучем
Русской крови говорят со мной.
Говорят на языке неслышном
С памятью особенной моей.
Снег идет, а грудь сильнее дышит.
Снег идет, а на душе теплей
Автором стихотворений оказался поэт Белого движения Анатолий Евгеньевич Величковский (1901-1981). Нельзя сказать, что его биография была какой-то особенной для эпохи Всероссийского лихолетья, наступившей после безумия смут 1917 года.
Родился Анатолий в семье офицера Императорской армии 1 (14) декабря 1901 года в русской Варшаве и принадлежал к роду, который издавна служил Российскому государству. Возможно, что к этому же роду принадлежал и великий православный святой – преподобный Паисий (Величковский), хотя этого никто пока и не проследил. Полной биографии А. Е. Величковского не существует, а в современной России о нем по-настоящему узнали только в 90-е годы XX века.
А между тем на первые поэтические опыты Величковского тепло отозвался Иван Бунин. Он писал Анатолию Евгеньевичу: «Мой дорогой поэт, тут, во всех стихотворениях, много хорошего, настоящего. Дай Бог здоровья и пристальной (а не «тяп-ляп») работы».
В русской эмигрантской прессе о стихах Величковского отзывались изначально неплохо, причисляя его «к поэтам тютчевской линии». И с этим сложно не согласится, достаточно, например, прочитать это:
Говорится – «побежденным горе»,
Но поется – «горе не беда».
У меня есть родина, которой
У других не будет никогда.
Только я за темными горами,
Вдалеке от родины своей
Научился говорить стихами,
И влюбленно думаю о ней,
Все, что было скверным забываю.
Так по райским пущам и садам,
Изгнанные первыми из рая,
Тосковали Ева и Адам.
А потом и продолжить:
Какая путаница в строчках,
Какой невыносимый вздор:
«Кратчайший путь от точки к точке
Сквозь звездный тянется простор».
Как дик девиз аристократий,
Далеких рыцарских времен,
Для современных демократий,
Плакатов красных и знамен.
Но я бы, лично, все плакаты
И лозунги в архив свалил,
И вместо пошлости развратной,
Девиз старинный воскресил.
Публиковаться Величковский начал поздно, только в 1947-1948 годах, когда уже отгремели раскаты двух мировых войн. Почему так приключилось? Некогда было. Жизнь бросала из стороны в сторону, начиная с 16 лет.
Юный Анатолий застал крушение Империи в Елисаветграде, где в военном училище преподавал его родитель. Между прочим, в их доме побывал будущий генерал и руководитель Белого движения Антон Иванович Деникин. Впрочем, подробностей той встречи не сохранилось.
В 17 лет он вместе с отцом (полковником Царской армии) и старшим братом Алексеем принимал участие в схватках с «зелеными» и махновцами. В 18-ть Величковский примкнул к Белой армии. Поражение воинов, ведших борьбу с большевизмом, привело к тому, что Анатолий ушел с одним из отрядов в Польшу. А уже из Речи Посполитой Величковский добрался до Франции.
Известно, что его отец и брат тоже оказались в эмиграции. Алексей Величковский тоже обладал поэтическим даром, но большого признания не получил. Анатолий жил во Франции тяжело, чтобы заработать на хлеб насущный пришлось работать на металлургическом заводе в Каннах, а потом в Лионе в качестве водителя ночного такси. И только во время Второй мировой войны Величковский добирается до Парижа и ему становится проще существовать.
Поэт признавался впоследствии, что стихотворения родились «из отчаяния», но не от утомления войной или трудом, а из-за тоски о Родине.
Моей России больше нет.
Россия может только сниться,
Как благотворный тихий свет,
Который перестал струиться.
Советским людям будет жаль
Навек исчезнувшего света.
Россия станет, как Грааль
Иль Атлантида для поэта.
Мы проиграли не войну,
Мы не сраженье проиграли,
А ту чудесную страну,
Что мы Россией называли.
В древности поэтов часто приравнивали к пророкам. И в этом небольшом произведении Величковский заглянул в будущее.
«Советским людям будет жаль…» Теперь с таким высказыванием спорить невозможно. Мы, родившиеся и выросшие в СССР, вспоминаем об ушедшей Империи, о той России, которую поэт воспринимает как Атлантиду.
Однако есть небольшая поправка. «Исчезнувший свет» необходим тем советским людям, которые вернулись к самим себе, своим предкам, своему русскому корню, перестав быть советскими, выпрыгнув из химерического этнического гетто, скроенного из шинели товарища Сталина…
Памяти своих погибших товарищей Анатолий Евгеньевич посвятил стих, где пережитие-переживание ушедшего прослеживается четко:
В шестнадцать лет румяные,
Безусые и пьяные –
От счастья пасть в бою
За родину свою.
Они владеть винтовкою
Учились в конском топоте,
А боевой сноровкою –
Кто выживал – на опыте.
Их кости трактор распахал –
Перемешал, переломал.
О Гражданской войне Величковский писал немного, но его поэтические зарисовки позволяют окунуться в атмосферу ее:
Если хочешь, чтобы колесо
В чернозем по ступицу входило:
Степь нужна, снежок, лесок,
Словом все, что память сохранила,
Весь в ручьях серебряный овраг,
Трехдюймовка и шестерка цугом,
Также нужно, чтобы трехцветный флаг
Реял вновь над городами юга.
Бронепоезд, будка, переезд,
Под откосом красные вагоны,
Нужно чтоб Бандурченко разъезд
Вывел «с права, по три» из колонны,
Чтобы раскололась тишина –
Перелетом первого снаряда,
Чтобы нас скрывала бузина,
Тополя и вербы на леваде.
Нужен бы еще британский френч,
Ночь нужна, пасхальная, в патруле,
Крестик, что способен уберечь
От удара шашки и от пули.
В послевоенной Франции Величковский называл себя «экологическим поэтом». Он восстал против всеобщего наступления мегаполисов, техники и комфорта на природу и человека. Жена Анатолия Евгеньевича Нина Владимировна Ровская вспоминала: «Для него величайшая трагедия — разрушение человечеством нерукотворной, то есть созданной Высшим Созидателем природы; отсюда и его ненависть ко всему неодушевленному, что создают люди якобы для своего блага, но в то же время, в конечном счете, для собственной гибели: гибель природы закончится и гибелью человека. Машина − по его убеждению − от дьявола».
Символом жизни для Величковского являлась лошадь, символом смерти – механизм, машина, автомат, автомобиль.
Прозаические произведения Анатолия Евгеньевича можно пересчитать по пальцам, а обратить внимание следует, пожалуй, только на одно – повесть-антиутопию «Богатый» (1972). Как раз гибель лошадей и торжество техники здесь показаны в качестве характеристики расчеловечивания человека.
Величковского обвиняли в технофобии и антисциентизме, а он просто хотел быть человеком, а не безмолвным придатком к машине.
Пускай печальный этот век
Науку предпочел искусству
И выдумал, что человек −
Граница, за которой пусто.
Но ты проверь: всмотрись в их быт,
В их беспорядочные тени,
И ты поймешь − не может быть,
Чтоб выше не было ступени.
О вере Величковского современники ничего сказать не смогли, так сказать, разложив все по полочкам. Кто-то считал его агностиком, переживающим, что Бога найти нельзя. Кто-то приписывал поэта к язычникам.
Одно выясняется из строк стихов. Анатолий Величковский все же верил в Бога, бессмертие и человеческую душу, только полагал, что наукой их найти невозможно.
На фотографии темней
Твои черты и выраженье.
И холодно изображенье
Улыбки солнечной твоей.
Как видно, Богом данный свет
Не проявляется на снимках.
Для механических побед
Душа осталась невидимкой.
В какой-то степени сам Величковский-поэт пока остается «невидимкой» для русских людей XXI столетия. Но каждый человек в состоянии найти его стихи, почитать их и помолиться за грешного раба Божия Анатолия, и за то, чтобы Атлантида-Россия всплыла из вод беснующего моря.
Русскому сердцу все возможно…
