Автор: Геннадий Литвинцев
К 200-летию Николая Алексеевича Некрасова
Достоевский и Некрасов – ровесники (даты их рождения отделяет всего месяц) не только по возрасту, но и по опыту жизни. Дворяне по происхождению, разночинцы по существу, оба упорным трудом и нелегкой борьбой пробивали себе дорогу, сами создавали себя и свою судьбу. Принадлежавшие по мировоззрению и творчеству к разным лагерям русской общественной жизни, перед лицом истории они в равной степени представляют великую русскую литературу.
В январском номере «Дневника писателя» за 1877 год, за десять месяцев до кончины Некрасова, Достоевский вспоминал всю историю их отношений и с сожалением констатировал: «А прожили мы всю жизнь врознь».
А ведь именно Некрасов, редактор и издатель, обладавший феноменальным чутьем на талантливых людей, первым «открыл» Достоевского. Это ему принадлежит возглас «новый Гоголь явился!», вырвавшийся сразу после прочтения «Бедных людей». Блистательный дебют Достоевского в литературе, светлые и счастливые минуты, пережитые начинающим писателем в кружке Белинского – все это связано с Некрасовым, неотделимо от него. И нет никаких оснований утверждать, что после разрыва Достоевского с этим кружком, когда пора горячего увлечения автором «Бедных людей» была уже позади, Некрасов полностью разочаровался в таланте писателя. Напротив, арест Достоевского, привлечение его к суду по делу петрашевцев, жестокий приговор не могли не вызвать сочувствия Некрасова к сосланному на каторгу писателю. Работая над поэмой о политическом ссыльном («Несчастные», 1856), Некрасов думает прежде всего о Достоевском. В 60-е годы, после возобновления литературной деятельности Достоевского, восстанавливаются и его отношения с Некрасовым. И не только из-за обоюдной заинтересованности — редактора в перспективном авторе и писателя в издателе журнала. При всех противоречиях и расхождениях решающим все-таки оказался фактор непреходящего творческого интереса художников друг к другу. Ни один современный Достоевскому поэт не занимал в его сознании столь значительное место, как Некрасов. И этот факт понуждает искать родственное, общее не в каких-либо деталях и частностях, не в случайной тематической или сюжетной перекличке, но в самой основе мировоззрения и творчества каждого из них, в том, что составляет фундамент, почву художественного сознания обоих классиков.
Общий угол зрения, схожее восприятие современной им действительности, одинаковое стремление увидеть жизнь глазами обездоленного человека, демократа-разночинца, острый, и тоже общий интерес обоих к русской злобе дня, к сегодняшним заботам России, к «реализму в высшем смысле». Общее в самом типе художественного мышления – господство мысли, руководящей идеи, «указующего перста» – питало духовный климат созданных ими художественных миров, исполненных вечной борьбы, вечных «pro и contra».
Валерий Брюсов в статье «Некрасов как поэт города» отметил: «После Пушкина Достоевский и Некрасов – первые у нас поэты города, не побоявшиеся и сумевшие обратить в художественные создания то, что предшествовавшему поколению «романтиков» казалось «непоэтичным»». В самом деле, творческими дерзаниями Достоевского и Некрасова с Петербурга была снята маска роскоши, богатства, изысканности, город предстал перед читателем во всей реальности многонаселенных доходных домов, грязных черных лестниц, угрюмых дворов-колодцев, «панелей», «канав», «сенных» площадей. Личное знакомство с оборотной стороной города, с миром мелких чиновников и бедноты во многом предопределило отношение обоих писателей к судьбам страждущих, обездоленных, бесправных.
Личные отношения между ними сохранились даже после «беспримерной (по отзыву Достоевского – Г. Л.) в летописях российской словесности ругани» между «Современником» и «Эпохой»: именно к Некрасову обращается писатель за помощью и советом после смерти брата, и Некрасов горячо отзывается. С другой стороны, и Достоевский даже в периоды неприятия русского радикализма в общественной жизни – в 70-е годы, в обстановке резкой полемики вокруг «Бесов», – печатно не позволил себе ни одного выпада в адрес Некрасова. А ведь как раз в эти годы сторонниками Достоевского и бывшими сотрудниками Некрасова поэт был объявлен «изменником литературы». Новое сближение между ними состоялось почти сразу после критики «Бесов» Михайловским – сотрудником «Отечественных записок» – и ответа на эту критику в «Дневнике писателя» за 1873 год. Эта полемика Достоевского с сотрудником некрасовских «Отечественных записок», вернее, ее тон и характер и подготовили новый период в отношениях двух писателей, не прекращавшийся до смерти поэта.
Мысль о желательности и возможностях примирения русского мира – одна из любимых у Достоевского. Еще в начале 60-х годов на страницах «Записных тетрадей» писатель высказывался почти в духе будущей Пушкинской речи: «И чего мы спорили, когда дело надо делать! Заговорились мы очень, зафразерствовались, от нечего делать только языком стучим, желчь свою, не от нас накопившуюся, друг на друга изливаем, в усиленный эгоизм вдались, общее дело на себя одних обратили, друг друга дразним; ты вот не таков, ты вот не так общему благу, а надо вот так, я-то лучше тебя знаю… Ты любить не можешь, а вот я-то любить могу, со всеми оттенками, – нет, уж это как-то не по-русски. Просто заболтались. Чего хочется? Ведь в сущности все заодно? К чему же сами разницу выводим на смех чужим людям? Просто от нечего делать дурим… ведь только чертей тешим раздорами нашими!»
Осознание своего братства по перу, по творчеству, по служению отечественной литературе уберегало обоих художников от крайностей, позволяло им обходить серьезнейшие препятствия, на которые они постоянно наталкивались в попытке сблизиться. И вот в феврале 1875 года – как когда-то в юности – Некрасов явился к Достоевскому выразить свой восторг по поводу первой части «Подростка».
В декабре 1877 года, за три года до собственной кончины, Достоевскому пришлось хоронить своего великого сверстника, признанного при жизни народным поэтом России. Тогда-то, у могилы, он и сказал о Некрасове: «Это было раненое сердце, раз на всю жизнь, и незакрывавшаяся рана эта и была источником всей его поэзии…»
Подводя итоги тридцатилетним отношениям с поэтом, Достоевский в ближайшем к печальному событию выпуске «Дневника писателя» поместил горестные, исповедальные строки: «Воротясь домой (после прощания с покойным. – Г. Л.), я не мог уже сесть за работу; взял все три тома Некрасова и стал читать с первой страницы. Я просидел всю ночь до шести часов утра, и все эти тридцать лет как будто я прожил снова. Эти первые четыре стихотворения, которыми начинается первый том его стихов, появились в «Петербургском сборнике», в котором явилась и моя первая повесть. Затем, по мере чтения (а я читал подряд), передо мной пронеслась как бы вся моя жизнь… в эту ночь я перечел чуть не две трети всего, что написал Некрасов, и буквально в первый раз дал себе отчет: как много Некрасов, как поэт, во все эти тридцать лет, занимал места в моей жизни!..»