Автор: Александр Гончаров

Людям свойственно ошибаться. Об этом предупреждали: и древнегреческий поэт Феогнид Мегарский, и римский оратор Марк Туллий Цицерон, и британский драматург Уильям Шекспир. Историки – это тоже люди и совершают ошибки никак не реже инженеров, кустарей, ювелиров или золотарей, особенно если они отягощены пропагандистским ярмом.

Впрочем, благоглупости и нелепые оценки ученых мужей в отношении документов и событий поправляет сама история. То, что казалось сверхважным превращается в пыль и отходит на задний план, а малозаметное становится фактом, предопределившим развитие чуть ли не целой эпохи.

Декреты советской власти «О мире», «О земле», «О введении восьмичасового рабочего дня» и т. п., столь часто комментируемые и прославляемые «пролетарской исторической наукой» и её некритичными современными эпигонами, являлись типичными пропагандистскими штампами, и воздействовали на массовое сознание недолго – до первого столкновения с реальностью. А вот некоторые другие декреты, постановления и распоряжения, изданные после октябрьского переворота 1917 года новыми самозванными властителями, иногда незаслуженно оставались в тени, хотя и повлияли на жизнь населения страны так, что перевернули оную вверх тормашками.

15 апреля 1919 года за подписями председателя ВЦИК М. И. Калинина и секретаря Л. П. Серебрякова выходит декрет «О лагерях принудительных работ».

Декрет, в сущности, небольшой – всего из девяти пунктов. Формулировки достаточно расплывчаты и потом они уточнялись постановлениями и инструкциями. В лагерь мог попасть любой гражданин РСФСР и по любому поводу. Принятие решений было спущено на местные власти. Поэтому состав заключенных в лагерях был достаточно пестрым: от портовой шлюхи и до женщины, случайно заночевавшей на вокзале, от мелкого жулика и до приват-доцента, заподозренного в неблагонадежности. Лагерь принудительных работ должен самоокупаться, а ключевым пунктом декрета надо признать следующий: «Все заключенные в лагерях немедленно привлекаются к работам по требованию Советских Учреждений».

Конечно, историки советского периода нашли оправдание существованию этих лагерей в идее перевоспитания трудом антисоциальных элементов и контрреволюционеров. Но в первом приближении все выглядит проще.

В 1925 году Михаил Афанасьевич Булгаков закончил свою повесть «Собачье сердце». Безусловно, события, там описываемые происходят только через шесть лет после упомянутого декрета. Но повесть передает сам дух времени и дозволяет разобраться с произошедшим.

Обратимся к застольному разговору профессора Преображенского и доктора Борменталя. Филипп Филиппович изрекает: «Значит, когда эти баритоны кричат «Бей разруху!» – я смеюсь… Клянусь вам, мне смешно! Это означает, что каждый из них должен лупить себя по затылку! И вот, когда он вылупит из себя всякие галлюцинации и займется чисткой сараев – прямым своим делом, разруха исчезнет сама собой. Двум богам нельзя служить! Невозможно в одно и то же время подметать трамвайные пути и устраивать судьбы каких-то испанских оборванцев!»

Советская власть объявила себя народной. А раз так, то она боролась за «народное дело», совершенно этому самому народу не доверяя. Традиция такая. И протянулась она от южноамериканских инков (с их «трудовыми армиями») через утопические «города Солнца» до «Манифеста Коммунистической партии» геноссе Карла Маркса и Фридриха Энгельса и товарищей Ленина и Троцкого (с его же «трудовыми армиями»), вплоть до «великого кормчего» Мао и китайских тунчжи, а так же «красных кхмеров» в Камбодже.

Большевистская бюрократия размножалась почкованием отделов и подотделов и росла как на дрожжах. Как же еще по иному еще все контролировать, учитывать и «не допущать»?.. А где, прикажите, кадры брать? Профессиональный рабочий, специалист в своем деле занят на производстве и далеко не всегда сочувствует построению Мировой Коммуны. Крестьяне и интеллигенты заражены «мелкобуржуазностью». Царским чиновникам доверия нет. Их самих необходимо держать в ежовых рукавицах. Вот и пришлось привлекать уборщиков сараев и подметальщиков путей. И Швондеру место нашлось. И Шарикову по его рекомендации тоже. Речи правильные говорят, призывают и т. д. Все великолепно!

Но города – сложные структуры, кто-то должен их обеспечивать дровами, сгребать мусор, чинить заборы, фонарные столбы. И это только по мелочам. Вот и нашелся выход – «лагерь принудительного труда». Отправил туда на отсидку человечка – пусть работает за миску похлебки. И денег платить не надо, чай не при Кровавом Николае живем!

Декрет от 15 апреля 1919 года – это прямой предок всей системы ГУЛАГа в СССР, имевшей не только политико-репрессивное значение, но и экономическое. Фактически, за счет рабского труда строились Беломорканал, железные дороги в тундре, производилась сельхозпродукция в совхозах НКВД на Дальнем Востоке, конструировались самолеты и бомбы в «шарашках», а лес, спиленный и обработанный заключенными, шел на международный рынок, принося валютные поступления.

Однако, у лагерей Калинина-Ленина-Троцкого-Сталина имелась более важная, с точки зрения большевистской «антисистемы», задача. Советское государство кое-как слепили. Необходимо было «выковать» советский народ. Пропаганда, изгнание в эмиграцию и даже прямые расстрелы помогали слабо.

ГУЛАГ стал инструментом конструирования квазиэтноса.

Если проанализировать научные эксперименты психологов: Музафера Шерифа (летний детский лагерь в Калифорнии, 1954 г.), Стэнли Милгрэма (Йельский университет, 1963 г.), Филипа Джорджа Зимбардо (Стэнфордский университет, 1971 г.), то можно отлично понять механизмы «перековки», произведенной в СССР.

В лагерях ГУЛАГа была устроена животная конкуренция людей за пайку, за трудоустройство на более легкие работы, за посылки, за возможность банально выспаться. Там поощрялось доносительство и откровенное лизоблюдство перед надзирателями. Тяжелейшие условия ломали человека, заставляя его забыть о совести и чести. Даже те, кто не ломался, вынуждены были приспосабливаться к изоляции от нормальной жизни и вольно или невольно усваивали уголовный стиль поведения.

Лагеря заставляли людей подчиняться самым нелепым приказам и сносить повседневное унижение, привыкать к нему. Вырабатывались стереотипы полного подчинения начальству.

Как ни странно, но лагерь калечил и души охранников, надсмотрщиков и управленцев-бюрократов. По сути, они могли продвинуться по карьерной лестнице, лишь по головам других: своих коллег и заключенных.

Раскрытие заговоров в лагерях и спецпоселениях – это даже не какая-то борьба «с идеологически чуждым элементом», а факторы карьерного роста.

После смерти Иосифа Сталина, когда система ГУЛАГ начала реформироваться, и на волю вышли тысячи и тысячи бывших заключенных, они, сформировавшиеся в условиях лагерных стереотипов, вынесли их за пределы зоны, пусть и неосознанно. Тот же «блатной фольклор» (он существовал всегда, но в ограниченном изначально маргинальном пределе) хлынул затопляя города и веси России в огромном масштабе, именно в 50-60-е гг. XX века. Запрос и создал спрос. Позже «блатняк» в музыке и поэзии вырвался из подворотен на подмостки эстрады.

Таким образом, ГУЛАГ нанес жестокий удар и по русской культуре. А еще ведь были удары и по семье, и по отношению к труду, и отношению к государству. Мы же удивляемся ныне: «Что произошло со страной в 80-90-е годы?», забывая, что трагические изменения зреют постепенно, прорываясь в определенный час, как гной из нарыва.

Все же коммунистическая лагерная машина так и не создала полноценный советский суперэтнос, склеив этносы бывшей Российской Империи в единую гомогенную человекоподобную массу. Но русский народ (подвергшийся самому страшному насилию по сравнению с другими!) оказался кроме всего прочего расколот на русских и советских, не признавших ценности ГУЛАГа и принявших их. И это разделение до сих пор не преодолено. И по сию пору оно является одним из важных фактором нестабильности России. Оно – Ахиллесова пята нашего Отечества. ГУЛАГовский «рай», не важно в какой глобалистской интерпретации: либеральной или коммунистической продолжает нависать тучей над нашим геополитическим пространством от Белого до Черного моря, от Балтики и до Тихого океана.

 

Поделиться ссылкой: