Автор: Александр Гончаров
Март 1834 года стал решающим для публикации Александром Сергеевичем Пушкиным «Истории Пугачевского бунта» («Истории Пугачева»). Сам поэт отмечал: «28 февраля. Я представлялся. Государь позволил мне печатать Пугачева; мне возвращена моя рукопись с его замечаниями (очень дельными). В воскресенье на бале в концертной Государь долго со мной разговаривал. Он говорил очень хорошо, не смешивая обоих языков, не делая обыкновенных ошибок и употребляя настоящие выражения.
6 марта. Царь дал мне взаймы 20.000 на печатание Пугачева. Спасибо. Обедали у Вяземского Жуковский, Давыдов и Киселёв. Много говорили об его управлении в Валахии. Он, может, самый замечательный из наших государственных людей».
Надо сказать, что тема мятежа Пугачева всегда являлась идеологическим орудием в руках, как внутренних, так и внешних недоброжелателей Российской Империи. Пушкинский труд не принес им особых дивидендов, видимо поэтому он и был встречен достаточно прохладно.
Вообще, взаимоотношения Государя Николая Павловича и Пушкина в советской и либеральной научно-популярной литературе неизбежно искажались, а реальная подоплека травли поэта в петербургских салонах и гибели его на дуэли непременно переводилась в разряд – Царская власть затравила и убила гения русской литературы.
Искусственность такого построения видна невооруженным взглядом всякому непредубежденному исследователю. Чтобы обвинить Императора Николая I в преследованиях Александра Сергеевича, антимонархистам приходится изворачиваться и забывать слова самого поэта, либо объяснять, что верноподданические заявления Пушкин делал исключительно из-за боязни перлюстрации писем и репрессий со стороны власти.
22 июля 1831 года Александр Сергеевича пишет П. А. Плетневу: «Кстати скажу тебе новость (но да останется это, по многим причинам, между нами): Царь взял меня на службу, но не в канцелярскую или придворную, или военную − нет, он дал мне жалование, открыл мне архивы с тем, чтобы я рылся там и ничего не делал. Это очень мило с его стороны, не правда ли? Он сказал Puisque il est marie et qu`il n`est pas riche, il faut faire aller sa marmite (так как он женат и не богат, то нужно позаботиться, чтоб у него была каша в горшке). Ей Богу, он очень со мною мил».
Это письмо нас отсылает к одному из скандалов, которое «образованное» общество развернуло вокруг Пушкина в 1834 году. Как известно, в 1833 году Государь присвоил поэту придворное звание камер-юнкера. Сам Александр Сергеевич встретил данное решение Николая Павловича с обидой и недовольством. Он считал, что для его возраста быть камер-юнкером неприлично, все-таки так при предыдущих Государях отмечали более молодых людей. Мнимые же «друзья» Пушкина только раздували костер «афронта», постоянно вышучивая назначение.
Но вся закавыка заключается в том, что Император великолепно знал, что Пушкин имеет много долгов, не умеет вести хозяйство и ему требуется внешнее обеспечение средствами. И указ о камер-юнкерстве был вполне логичен.
Александр Сергеевич не был на военной службе, а на статской получил сперва только коллежского секретаря (X класс в «Табели о рангах»), а потом Император ему присвоил титулярного советника (IX класс), причем вполне по закону. И это произошло через несколько месяцев после письма Плетневу, в декабре 1831 года.
Учитывая нежелание Пушкина заниматься чиновничьей работой, помочь поэту Император Николай мог только с присвоением звания камер-юнкера по придворной службе. Царь чтил законы Империи. И, помилуй Бог, кроме обустройства личных дел, пусть даже и великого поэта, у Государя имелось всего-навсего одно «малое» дело – управление огромное страной. Так что на постоянный надзор за личными проблемами Пушкина Государь не имел ни времени, ни чисто физических возможностей. Этим, кстати, Императоры и отличаются от литературоведов, ругающих напропалую Царя за невнимательность к поэту.
Кстати, жалобы Александра Пушкина на счет возраста достаточно надуманы, ибо 23 камер-юнкера были старше его. И при этом камер-юнкер придворной службы имел V класс. И если сравнивать с военной службой, то Пушкин оказался в чине между полковником и генерал-майором. А по гражданской службе аналогом камер-юнкеру является статский советник.
Собственно, надо понимать, что Александра Сергеевича его современники-«западники» и масоны затравили за поворот в сторону Имперского сознания и развенчивание (часто неявное) их ценностей и норм. Только обличение их кумира Радищева и четкое понимание подводных камней «демократии» уже стоило немало.
Об авторе «Путешествия из Петербурга в Москву» Пушкин писал: «В Радищеве отразилась вся французская философия его века: скептицизм Вольтера, филантропия Руссо, политический цинизм Дидрота и Реналя; но все в нескладном, искаженном виде, как все предметы криво отражаются в кривом зеркале. Он есть истинный представитель полупросвещения. Невежественное презрение ко всему прошедшему; слабоумное изумление перед своим веком, слепое пристрастие к новизне; частные поверхностные сведения, наобум приноровленные ко всему, − вот что мы видим в Радищеве».
А уж демократию в США Александр Сергеевич бичует нещадно: «С некоторого времени Северо-Американские Штаты обращают на себя в Европе внимание людей наиболее мыслящих. Не политические происшествия тому виною: Америка спокойно совершает свое поприще, доныне безопасная и цветущая, сильная миром, упроченным ей географическим ее положением, гордая своими учреждениями. Но несколько глубоких умов в недавнее время занялись исследованием нравов и постановлений американских, и их наблюдения возбудили снова вопросы, которые полагали давно уже решенными. Уважение к сему новому народу и к его уложению, плоду новейшего просвещения, сильно поколебалось. С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую – подавленное неумолимым эгоизмом и страстию к довольству (comfort); большинство, нагло притесняющее общество…; со стороны избирателей алчность и зависть; со стороны управляющих робость и подобострастие; талант, из уважения к равенству, принужденный к добровольному остракизму…»
Пушкин, пусть и медленно, но становился певцом Империи. Его бодрое перо начало по-настоящему служить Монархии и русскому народу.
В этом кроется главная причина и гибели поэта, и запутывания следов его убийства «прогрессивным» слоем литераторов и историков и в XIX столетии, и гораздо позже.
Благодаря либеральной традиции и советской школе Россия потеряла истинного А. С. Пушкина. И большинство граждан современной России его творчество знает отвратительно: ранние еще не совсем зрелые стихи, сказки, да разве еще и «Евгения Онегина». А Пушкин – это ведь великолепная литературная шпага, направленная в грудь радикального западничества и чужой пропаганды.
