Автор: Геннадий Литвинцев
В дни, когда Запад тщится отменить Россию, следует чаще напоминать, что лучшие европейские художники черпали идеи и вдохновение у русской культуры
Отвечая на поздравление с пятидесятилетием великий немецкий поэт Райнер Мария Рильке в марте 1926 года писал русскому художнику Леониду Осиповичу Пастернаку: «Да, всем нам пришлось пережить немало перемен и прежде всего – Вашей стране. Но если нам и не суждено дожить до ее возрождения, то потому лишь, что глубинная, исконная, вечно претерпевающая Россия вернулась ныне к своим потаенным корням (чуть ниже – «затаилась, ушла под землю, скрылась в земле» – Г.Л.), как это было уже с ней однажды под игом татарщины; кто усомнится в том, что она живет и, объятая темнотой, незримо и медленно, в святой своей неторопливости, собирается с силами для какого-нибудь еще, быть может, далекого будущего?»
Поэт никак не мог, не хотел, противился соединить в своем восприятии «Совдепию» с любимой им прежней, дореволюционной Россией. А потому и возникает в письме сильный, говорящий образ страны – «скрывшейся под землю», в темноте пережидающей революционное лихолетье и подспудно, «в святой своей неторопливости» собирающей силы для будущего.
На вопрос Пастернака «Помните ли Вы еще старую, очаровательную – теперь ставшую легендарной, ставшую сказкой Москву?.. Толстого, его дом, Ясную Поляну?» Рильке ответил: «Я хочу Вас сразу же заверить, что Вы и Ваши близкие, все, что касается старой России (незабываемая таинственная сказка), все то, о чем Вы мне напомнили Вашим письмом, – все это осталось для меня родным, дорогим, святым и навечно легло в основание моей жизни!»
Впервые в Россию Рильке приехал в апреле 1899 года. С ним его немецкие друзья – писательница русского происхождения Лу Андреас-Саломе (ее влияние на молодого поэта в те годы было несомненным) и ее муж, ориенталист Карл Андреас. Путешественники оказались в Москве как раз в канун Пасхи и остановились в гостинице возле Кремля. Они видели, как толпы народа стекались к надвратной часовне, где находилась почитаемая чудотворная икона Иверской Божьей Матери. Поэт, по его признанию, сразу же ощутил сопричастность молящимся, восторг охватил его (всю пасхальную ночь он провел в Кремле, отстоял богослужение в Успенском соборе): «Пасха была у меня один-единственный раз. Это случилось в ту долгую, необычную, необыкновенную, волнующую ночь, когда вокруг теснились толпы народа, а Иван Великий ударял меня в темноте, удар за ударом. То была моя Пасха, и я верю, что мне ее хватит на всю жизнь; весть в ту московскую ночь была дана мне странно большой, она была дана мне прямо в кровь и в сердце»
На другой день пребывания в Москве Рильке поспешил к Л. О. Пастернаку, профессору Училища живописи, ваяния и зодчества. «В моей мастерской стоял молодой человек, очень еще молодой, белокурый, хрупкий, в темно-зеленом тирольском плаще, –вспоминал впоследствии художник. – В руках у него были рекомендательные письма от друзей моих из Германии с просьбой оказать подателю помощь словом и делом в его знакомстве со страной и ее жителями. Просили меня также, насколько я помню, познакомить его, если это удастся, с Толстым».
Выполнить последнюю просьбу для Пастернака не составляло труда: как раз в то время он работал над иллюстрациями к роману «Воскресение», часто и подолгу виделся с писателем. И на другой день вечером Рильке и его спутники посетили Толстого в его доме в Хамовниках. Посещение это произвело на него большое впечатление. Рильке пишет матери: «Вчера мы были приглашены на чай к графу Льву Толстому и провели у него два часа, испытав глубокую радость от его доброты и человечности. Мы были тронуты трогательной простотой его любезности и словно благословлены этим великим старцем… Это выше всяких слов!»
То была для поэта-философа пора религиозных исканий, разочарования в европейской цивилизации, «погрязшей безбожии». После долгих лет «тревожной и запутанной юности» он ощутил в России присутствие «живого Бога». Все в Москве ему «показалось известным и давно знакомым… Город моих самых далеких и глубоких припоминаний, непрерывно манящее возвращение: родина. Просто мистика какая-то. Новая инкарнация души… Трудно высказать, сколько новизны в этой стране и сколько будущности».
Рильке казалось, что он обрел здесь все то, что так напряженно и мучительно искал в предыдущие годы на Западе. Ему виделась сказочная страна, населенная «народом-братом», «народом-художником». Именно в России Рильке смог по-настоящему ощутить себя поэтом, окончательно поверить в свое призвание. «Мое искусство стало сильнее и богаче на целую необозримую область, и я возвращаюсь на родину во главе длинного каравана, тусклопоблескивающего добычей», – так сформулировал сам Рильке в одном из писем итог своего первого знакомства с Россией.
Вернувшись в Германию, Рильке с головой погрузился в изучение русского языка и русской культуры. Он читает в оригинале русских классиков, переводит на немецкий язык «Чайку» Чехова, стихи русских поэтов. «Хочу сообщить Вам,– пишет Рильке Л. О. Пастернаку 5 февраля 1900 года,– что Россия, как я Вам и предсказывал, оказалась для меня чем-то более существенным, нежели случайное событие. С августа прошлого года я почти исключительно занят тем, что изучаю русское искусство, русскую историю и культуру и – боюсь пропустить – ваш прекрасный несравненный язык; и хотя я еще не могу на нем разговаривать, но уже без усилий читаю ваших великих (и каких великих!) поэтов. Я также понимаю большую часть того, что говорят. А что за удовольствие читать в подлиннике стихи Лермонтова или прозу Толстого!»
Вторая поездка Рильке и Лу Андреас-Саломе в Россию была продолжительнее первой: с начала мая и до средины августа 1900 года ониживут в Москве, Петербурге, путешествуют по России, в том числе посещают Ясную Поляну, осваивают крестьянский быт в деревенской избе.
По возвращению на родину Рильке с энтузиазмом продолжает изучать язык, читает книги по русской истории, переводит Достоевского, пишет статьи о русском искусстве и всячески пропагандирует его в Германии. Русские впечатления отразились и в его оригинальном творчестве – в книгах стихов «Часослов», в отдельных пьесах и стихотворениях. В начале 1902 года, после женитьбы, у Рильке даже возникает мысль переселиться в Россию на постоянное жительство. Желая обеспечить себя работой в каком-нибудь периодическом издании, поэт обращается с письмом к известному книгоиздателю, владельцу газеты «Новое время» и меценату А. С. Суворину. «Моя жена не знает России, – пишет Рильке, – но я много рассказывал ей о Вашей стране, и она готова оставить свою родину, которая ей тоже стала чужда, и переселиться вместе со мной в Вашу страну – на мою духовную родину. О если б нам удалось наладить там жизнь! Я думаю, что это возможно, возможно потому, что я люблю Вашу страну, люблю ее людей, ее страдания и ее величие, а любовь – это сила и союзница Божья».
По каким-то причинам Суворин не ответил на письмо неизвестного ему немецкого литератора. Впрочем, и самому Рильке пришлось вскоре отказаться от своего плана. В конце августа 1902 года, желая написать книгу о Родене, он надолго отправляется в Париж. Однако внутреннюю связь с Россией поэт сохраняет до конца своих дней. В его письмах и разговорах с друзьями часто возникаетокрашенная ностальгическими нотамитема России. Он посещает русские спектакли, русские выставки, гастроли русских трупп, в скитаниях по Западной Европе постоянно встречается с русскими художниками, писателями, артистами (среди них – Горький, Бунин, А. Бенуа и другие).Дважды видится Рильке в эти годы и с Леонидом Пастернаком, а промежутки между их встречами заполняются письмами, присылками книг. «Россия сделала меня таким, каким я стал, внутренне я происхожу именно оттуда, именно она– родина всех моих инстинктов, мой внутренний исток», –писал Рильке в 1920 году.
Духовное родство с русской культурой оказалось обоюдным: именно русский стал первым иностранным языком, на который были переведены труды Рильке. Лауреат Нобелевской премии Борис Пастернак – сын художника Леонида Пастернака – считал, что вообще стал писателем лишь благодаря влиянию немецкого поэта. «По мироощущению Рильке совершенно русский. Как Гоголь, как Толстой», – утверждал Борис Пастернак.
Революцию 1917 годав России Рильке воспринял резко критически. Не удивительно, что в двадцатые-тридцатые годы о нем в нашей стране практически забыли. И только в 60-е имя немецкого поэта вновь возникло в одном ряду с Борисом Пастернаком и Мариной Цветаевой.
Рильке был действительно многим обязан России, открывшей перед ним «мир неслыханных измерений». Но и наша страна за многое благодарна Рильке, чьи вдохновенные стихи про Россию могут быть поставлены в один ряд со стихами Блока, Есенина, Цветаевой… Пожалуй, никому из иноязычных поэтов, пытавшихся воспевать Россию, не удавалось найти столь проникновенные образы, какими насыщен «Часослов» – книга о «русском боге», русском иночестве и паломничестве, проникнутая великой любовью к нашей стране и верой в ее будущее. Читая строки Рильке, посвященные России, постоянно узнаешь до боли знакомый мотив родной русской поэзии:
И если я от книги подниму
глаза и за окно уставлюсь взглядом,
как будет близко все, как станет рядом,
сродни и впору сердцу моему!
Но надо глубже вжиться в полутьму
и глаз приноровить к ночным громадам,
и я увижу, что земле мала:
околица – она переросла
себя и стала больше небосвода,
и крайняя звезда в конце села–
как свет в последнем домике прихода.
(Перевод Бориса Пастернака)
