(К столетию с момента гибели)

Автор: Александр Гончаров

26 августа 1921 года, ровно сто лет тому назад, Россия лишилась одного из самых выдающихся своих поэтов. По приговору по так называемому делу «Петроградской боевой организации В. Н. Таганцева» (ПБО) советского трибунала был расстрелян Николай Степанович Гумилев.

Советская власть к августу 1921 г. подошла в состоянии серьезного испуга. Казалось бы, гражданская война уже выиграна, но тыл Советов полыхнул волнениями среди рабочих и крестьян, восстанием в Кронштадте и деятельностью антибольшевистского подполья, в котором начали объединяться представители разных запрещенных организаций и групп, доведенных «народным» правительством до крайней точки терпения.

Точно не известна роль Гумилева в «Таганцевском заговоре». До сих пор строятся самые разные предположения. Кто-то полагает, что поэт и офицер просто не донес о готовившемся антибольшевистском перевороте, кто-то думает, что Николай Степанович был активным участником борьбы с режимом Ленина — Троцкого, а есть еще и версия о том, что чекисты фальсифицировали раскрытие тайной организации, которой не имелось и в природе.

Мне кажется, что истина о ПБО находится где-то посредине всех версий. Организация, безусловно, существовала, но под шумок ЧК сгребло всех, кого сочла опасным, ведь число арестованных достигло свыше 800 человек. Советская власть пыталась убить свой собственный страх, нагоняя ужас на образованные слои населения РСФСР. Это обычный и типичный принцип, лежащий в основе преступлений самых различных негодяев.

Николай Степанович Гумилев, никогда не скрывавший, что является православным человеком, убежденным монархистом и офицером Императорской армии, не отрекшимся от присяги Царю, вряд ли был идейным сторонником Таганцева, ратовавшего точно также как и кронштадтцы за «Советы без коммунистов». Однако и не вступить в антибольшевистское подполье он не мог отказаться. Хотя ни в каких террористических планах группы Гумилев не был замешан, но агитационной работой поэт занимался наверняка. Сохранились воспоминания современников об этом. К сожалению, разобраться со всеми этими предположениями сейчас нельзя, ибо по «Таганцевскому делу» к сегодняшнему дню рассекречено чуть более одного процента документов, что не может ни вызывать удивления. Думается, что если бы хоть половина из 250 следственных томов оказалась в открытом доступе, то ревнителям «СССР 2. 0» ныне пришлось долго бы оправдываться за деяния своих предтеч.

Гумилев находился в зоне перманентного недоверия со стороны советской власти. Например, заявления о том, что Александр Блок поэмой «Двенадцать» вновь распял Христа и второй раз расстрелял Государя, исходившие от Николая Степановича, хорошо доходили через доносчиков «куда надо».

Кроме того, Гумилев, совершивший две поездки по Африке в 1909 и 1913 годах, с большой долей вероятности сотрудничал с российской внешней разведкой. Об этом свидетельствуют и маршруты его путешествий и встречи с весьма определенным кругом лиц, особенно с Менеликом II и расом Тэфэри, будущим Императором Абиссинии (Эфиопии) Хайле Селассие I. 

Во время Великой войны (1914-1918) Николай Гумилев ушел на фронт добровольцем, заслужил два Георгиевских креста и Орден Святого Станислава III степени с мечами и бантом, отнюдь не за красивые глаза, но за отвагу в бою.

 

Та страна, что могла быть раем,

Стала логовищем огня.

Мы четвертый день наступаем,

Мы не ели четыре дня.

 

Но не надо яства земного

В этот страшный и светлый час,

Оттого, что Господне слово

Лучше хлеба питает нас.

 

И залитые кровью недели

Ослепительны и легки.

Надо мною рвутся шрапнели,

Птиц быстрей взлетают клинки.

 

Я кричу, и мой голос дикий.

Это медь ударяет в медь.

Я, носитель мысли великой,

Не могу, не могу умереть.

 

Словно молоты громовые

Или волны гневных морей,

Золотое сердце России

Мерно бьется в груди моей.

 

И так сладко рядить Победу,

Словно девушку, в жемчуга,

Проходя по дымному следу

Отступающего врага.

 

Эти строки написаны поэтом в 1914 году. Да уже за них «диктатура пролетариата» должна была поставить к стенке Гумилева. Сплошная «антисоветчина», «поповщина» и «гордость великороссов». Нет бы писать о «неумытой России» или «Сдохни, матушка-Русь!» Тогда бы вместе с Маяковским после 1917 года и взгромоздился на поэтический советский трон из костей. А тут: «Золотое сердце России…» — явный черносотенец!

А еще поэт обращался к Библии, что уж леваками всегда признавалось за мракобесие.

 

Влюбленные, пытайте рок, и вам

Блеснет сиянье розового рая.

В моей стране спокойная река,

В полях и рощах много сладкой снеди,

Там аист ловит змей у тростника,

И в полдень, пьяны запахом камеди,

Кувыркаются рыжие медведи.

И в юном мире юноша Адам,

Я улыбаюсь птицам и плодам,

И знаю я, что вечером, играя,

Пройдет Христос-младенец по водам,

Блеснет сиянье розового рая.

 

Кроме того, Гумилев славил колониализм и признавал романтику оного.

 

Я конквистадор в панцире железном,

Я весело преследую звезду,

Я прохожу по пропастям и безднам

И отдыхаю в радостном саду.

 

Как смутно в небе диком и беззвездном!

Растет туман… но я молчу и жду

И верю, я любовь свою найду…

Я конквистадор в панцире железном.

 

И если нет полдневных слов звездам,

Тогда я сам мечту свою создам

И песней битв любовно зачарую.

 

Я пропастям и бурям вечный брат,

Но я вплету в воинственный наряд

Звезду долин, лилею голубую.

 

Человек с подобным мировоззрением никак не мог быть другом и попутчиком советской власти…

На излете лета, когда начались аресты членов ПБО, да и всех, приписанных к ней по произволу советских карательных служб, Николай Степанович находился в Севастополе. Шансов избежать тюрьмы у него было множество. Да и за рубеж он имел возможность уйти. Но поэт вернулся в Петроград, хотя и знал, что ЧК свирепствует. Это был поступок продиктованный честью дворянина и офицера.

3 августа Гумилева арестовали. С собой в острог он взял Евангелие и Гомера. Как он держался на допросах, об этом вспоминали с уважением сами чекисты. Никого он не выдал. Георгий Иванов в частном письме от 1952 года рассказал: «Я единственный в эмиграции очень чрезвычайно близкий Гумилеву человек, мы были друзьями начиная с 1912 года. После же его возвращения в 1918 году из Лондона в советскую России вплоть до его расстрела в 21 году мы были неразлучны, редкий день, когда не встречались, − я был и участником злосчастного и дурацкого Таганцевского заговора, из-за которого он погиб. Если меня не арестовали, то только потому, что я был в десятке Гумилева»

В камере, уже понимая неизбежность расстрельного приговора, Николай Гумилев сам написал на стене: «Господи, прости мои прегрешения, иду в последний путь».

О гибели Гумилева сохранились слова одного из чекистов, близко контактировавшего с одним из членов расстрельной команды: «Знаете, шикарно умер. Я слышал из первых уст. Улыбался, докурил папиросу… Даже на ребят из особого отдела произвел впечатление… Мало кто так умирает…»

Русский поэт и воин и ушел по-русски, как веровал, жил и любил…

 

Поделиться ссылкой: