Автор: Александр Гончаров
В политологии и социологии имеет хождение один лукавый термин – элита. Он обозначает тот малый по численности слой общества, нации, государства, который исправляет управленческие функции и производит стереотипы поведения, становящиеся образцами для всех остальных. Если дворянство имеет честь, то она же есть и у купечества, крестьянства и т. д. (пусть и проявляется в несколько измененных формах).
Изначально термин был позаимствован гуманитариями из биологии. И предполагает, что элита возникает постепенно, в результате естественного отбора. Приспособленные идут на верх, а неприспособленные застывают на месте или опускаются вниз. Возможен так же и отбор искусственный, но его обыкновенно рассматривают как эксцесс, присущий для тоталитарных и авторитарных государств.
То, что приспособленные к конкретным социальным и иным условиям дорываются до власти, в принципе, признается делом хорошим. Но беда только в том, что приспособленный – это не лучший. Та же дизентерийная бактерия приспосабливается к жестким условиям существования гораздо успешнее, чем человек. Однако, бактерия – ничем не примечательная субтанция, ей не ведома мораль, да и в конце концов, она не возьмет в свои псевдоподии гусиное перо или шариковую ручку и не напишет: «Я помню чудное мгновенье…»
До того, как термин «элита» закрепился в науке, использовался иной – аристократия. В отличие от элиты с аристократией манипуляционные фокусы не проходят. Аристократия – это власть лучших, тех, кто своими качествами выделился из толпы и передал статус потомкам. На Руси хорошо знали, что яблочко от яблоньки не далеко падает. И с груши не жди в качестве плода – персик.
Аристократия может вырождаться, но изначально ее составляют лица, сделавшие качественный скачок по сравнению с соплеменниками. Аристократия может формироваться тремя способами: вырастать органически из народа, прийти из вне и имеется вариант, когда первые два способа работают синтетически.
В современном мире человек «низших классов» часто видит, что управляют им далеко не лучшие, а часто и худшие по духовным и физическим данным люди. Внутри него зреет возмущение и тут наука спешит с оправданием: «Успокойся, мил человек, эти властители просто оказались наверху, как наиболее приспособленные. Ты вот не приспособился, так что и нечего роптать. Законы природы не отменишь. Да и эволюция к тому же… Читай Дарвина чаще».
Таким образом, элита исподволь превращается из научного термина в пропагандистский. А вместо аристократии на государственном престоле ныне частенько болтает ножками какистократия. Через властный порог перешагивают не лучшие из лучших, но худшие из худших. Их предки не держали меч в руках, не умирали на полях сражений вместе с Неистовым Роландом или Сидом Воителем, не дрались за злато как испанские конкистадоры и пираты Карибского моря, не останавливали чумной мор, как Григорий Орлов. Современная элита просачивалась из тех слоев, где сидели судебные сутяги и крючкотворы, барышники и скупщики краденного, писари и конторщики. На верхушку горы их вынесли ловкость рук, бессовестность и деньги, пришедшие на смену главной (до их могущества) ценности – земле.
В «Подростке» Федор Михайлович Достоевский все сказал четко и ясно: «Деньги – это единственный путь, который приводит на первое место даже ничтожество».
Именно ничтожество оказалось наиболее приспособленным к среде, где доминирует денежный фетишизм. Не даром из глубины веков звучат пророческие голоса, предупреждавшие про опасность поклонения Мамоне. Сей демон – пошляк из пошляков и вытягивает к вершинам власти пошлость и ничтожество.
Насильственная дехристианизация европейской цивилизации в наши дни – не случайность, а необходимость для ничтожной элиты. Верующий во Господа Иисуса Христа не приносит жертвы Мамоне.
Впрочем, следует оговориться, что денежный фетишизм насаждало не ничтожество, а люди волевые, жестокие и беспринципные – этакая аристократия второго плана, рвавшаяся во властные структуры, где все уже было распределено в Средневековье.
Эпоха Ренессанса – это переломное время в истории человечества. Новое время…Все начало меняться: власть — ничтожеству и лакею, а профессионалам и магам (ученоым) – приличное содержание, персональная лаборатория и свободное время для хобби – бросания в големов файерболами.
Это была новая реальность, когда ум стал приспосабливаться для услужения глупости ради личного комфорта за фунты стерлингов, евро, доллары, песо и рубли.
Примерно на рубеже XIX–XX столетий «элитарному» ничтожеству» удалось, отодвинуть от власти аристократию (с помощью новейших теоретических разработок прикормленных умников вроде Ч. Дарвина, К. Маркса, либеральных теоретиков и прочих). И дабы не появились конкуренты из массы, элита организовала (опять же не сама!) две Мировые войны в 1914-1918 и 1939-1945 гг. На фронтах ведь погибали самые патриотичные, честные и верные. За одно были провернуты и революции по всему свету в период с 1917 года и далее, оказавшиеся кровавыми и беспощадными и не только в России, но и повсюду, в той же Мексике.
В войнах и революциях формировалась серая гомогенная масса, удобная для управления ничтожеством. Стирались национальные особенности, выбивались волевые личности. Все, как и предсказывал великий русский философ Константин Николаевич Леонтьев.
Но все-таки методика повального разрушения напугала и ничтожеств. Ненароком ведь можно и под раздачу попасть. А распространять серость важно, ибо в другой, то есть нормальной среде, ничтожество не выдерживает конкуренции.
И здесь на помощь «господам» от лакеев пришли все те же умники. В ход пошли социальные технологии. Чтобы управлять через грех, его надо сделать всеобщим, объявить добродетелью, нормой, правилом. А еще и христианство под ногами путается, как его не гони и не истребляй. В добродетели люди оригинальны и неповторимы, в грехе – серы и однотипны. Добродетель настоящая ведет к жизни, а грех – к смерти. Человечество, ради ничтожества, должно стать однородным, а оно не желает ему уподобляться.
Раз так, запускается социальная технология, получившая наименование «Окно Овертона». Человека надо приручить ко греху.
Итак, есть грех цареубийства. В Библии прямо сказано: «Не прикасайтесь к помазанным Моим, и пророкам Моим не делайте зла» (Пс.104,15.).
На первом этапе – «Немыслимо» – «Прилог» цареубийство признается явлением отрицательным, но историки постоянно повествуют о казнях королей Карла I (в Англии) и Людовика XVI (во Франции) во время революций. Рассуждение типичное: «У нас в России такого просто не может быть».
Второй этап – «Радикально» – «Сочетание». Цареубийство отвергается, но образ эшафота для венценосного монарха стал постоянен в учебниках. Осуждение безусловное. Но в уме-то эшафот уже отложился.
Третий этап – «Приемлемо» – «Сосложение». Идут дискуссии на тему: «У нас цари-то хорошие, но что делать, если правит тиран?» То есть казнить тирана признается делом возможным, хотя лучше бы этого избежать. Грех развивается.
Четвертый этап – «Разумно» – «Пленение». Грех уже вклеился в ум. Если имеется тиран, то его рационально свергнуть и казнить, передав власть наследнику, который не будет безобразничать. Убоявшись участи предшественника. Грех оправдан!
Пятый этап – «Популярно» – «Решение». Тиранов надо свергать и убивать. Фактически, революция уже решительно признается необходимой. Грех развернулся.
Шестой этап – «Норма» – «Дело». Описывается легко: «Расстреляли узурпатора! Ура!» Убивать тиранов разных калибров: от Царя и до городового легко, приятно и решает все проблемы. Весь мир насилья разрушен до основанья… Правда, «затем» не наступило… Грех свершен, но он не дает радости. А вслед за «тираноубийством» разворачивается гражданская война, где под шумок угробляются: тиран-брат, тиран-отец, тиран-начальник, тиран-сосед, имеющий квартиру больше, чем моя.
В таблице фазы пассионарного этногенеза по Льву Гумилеву приведены, собственно, не столько фазы этногенеза, сколько стадии развития страстности при совершении греха. Пассионарность – это страстность. В гомеостазе страстность угасает. Грех привычен. Убивают уже не правителей, а обывателей, ради карьеры, рады большего продпайка, ради элементарной зависти. «Норма» – «Дело» – «Гомеостаз» – это период репрессий в СССР под гром оркестров и топот парадных шествий под красными стягами…
У Гумилева имеется еще и мемориальная фаза, в таблицу не вошедшая. В эту фазу люди вспоминают, как хорошо было в прошлом, причем оно иллюзорно и не соответствует произошедшему в действительности.
В «Окне Овертона» и стадиях развития греха прямых аналогий нет. Но есть смысл все-таки поговорить об этом. Мемориальная фаза – это степень нераскаянности, грех, нанесший ущерб неважно чему: стране или личному здоровью, вспоминается с ностальгией. По отношению к нам, ныне живущим в России, мемориальная фаза прилагается великолепно: происходят томные воздыхания об СССР, гибель Императора Николая Александровича объявлена закономерной (сам виноват – плохо управлял).
К сожалению, мы живем в стране Нераскаянного греха и каяться пока не особенно стремимся. Что на руку элите от Мамоны – грешник, не умеющий увидеть свой грех, покаяться и не грешить, закостеневший в серости и схожий с многими другими, для нее самый удобный объект для манипуляции. Когда торжествует грех, тогда и возвеличивается бактерия…
Кстати, грех – ἁμαρτία, в переводе с греческого языка означает «промах мимо цели»…