Автор: Елизавета Преображенская
В начале XX века книги Элинор Глин были очень популярны. Ее приторные дамские романы невозможно отнести к качественной литературе, но ими тогда зачитывалась вся довоенная Европа и Новый Свет, причем монаршие семьи не были исключением. Сама же Элинор, хотя и родилась в простой семье, всю жизнь вращалась среди аристократии и королевских особ. Героями ее книг тоже были в основном аристократы.
Самой большой поклонницей книг Элинор в России была Великая княгиня Мария Павловна-старшая.
В 1910 году она и ее невестка, Великая княгиня Виктория Федоровна, задумали пригласить известную писательницу в Петербург и Москву, чтобы она написала роман русском придворном обществе. В 1909 году Элинор Глин впервые встретилась с Великой княгиней Марией Павловной и ее невесткой и позже вспоминала: «Трудно себе представить что-либо более очаровательное, чем манеры этих двух дам. Молодая Великая княгиня не была красива, как ее сестра, королева Румынии, но обладала своеобразным, необъяснимым обаянием и имела совершенные манеры…
Великая княгиня Мария Павловна была величественная, истинная принцесса, оплакивавшая своего недавно умершего супруга. Они прочитали роман «Три недели», и он им понравился, они сказали, что, судя по моему описанию женщин, они видят, что я смогу оценить русский характер и способна создать симпатичную картину их страны».
В ходе этого знакомства Элинор получила приглашение посетить Россию и с радостью его приняла. Великая княгиня посоветовала остановиться в Hotel de l’Europe в Петербурге и посоветовала взять побольше нарядов, так как на зиму 1910 года были запланировано много балов и светских развлечений. Однако, когда Элинор уже собралась в путь, из Канн пришло известие о смерти Великого князя Михаила Николаевича, и русский двор погрузился в строжайший траур на два месяца. У Элинор было с собой всегда два черных платья и именно их пришлось надевать чаще всего, а вместо шляп – креповый чепец с длинной вуалью.
Так, по прибытии в Петербург Элен попал не с корабля на бал, а на траурную службу в храме. Служба, впрочем, ее тоже очень впечатлила. После службы Великая княгиня представила Элинор своим сыновьям. Одного из них, Великого князя Бориса Владимировича, она уже встречала в Египте: «Великий князь Борис очень изменился с тех пор, как я видела его в Египте. Его прежняя веселость сменилась выражением скучающего недовольства. Великий князь Андрей выглядел очень свежо, а Великая княгиня Елена, принцесса Греческая, была наиболее привлекательна. У нее был типично русский нос, прекрасные загадочные глаза причудливого желтовато-орехового цвета, ровные брови и резкая, интересная улыбка, полная страсти и меланхолии, но до странности обаятельная. Волосы у нее были причесаны так же, как и у остальных, но ее платье было гораздо более роскошным, чем у большинства других. Она говорила самые добрые слова о моих книгах и, казалось, хорошо их знала, что мне очень польстило. Она выставила меня на свет, сказав, что хочет посмотреть, действительно ли мои глаза зеленые, «как изумруды», поскольку она заявила, что ее зять, тогдашний наследный принц Греции Константин, сказал ей, что они такие. Мы все над этим посмеялись, но после осмотра она заявила, что это правда, что глаза у меня действительно зеленые!.. Прекрасные манеры этих очаровательных людей были таковы, что все, кто слышал меня, говорили по-английски, даже когда разговаривали друг с другом, а великая княгиня Мария Павловна, всегда разговаривала со своими сыновьями и зятем по-английски, когда бы я ни присутствовала. Очевидно, это было частью их радушного гостеприимства, поскольку несколько дней спустя два французских маркиза, проезжавшие через Санкт-Петербург, были приглашены на обед, после чего весь стол заговорил по-французски. Это был красивый жест. Разговор был блестящий и утонченный, на каком бы языке он ни велся, и все казались остроумными и полными понимания».
На следующий день Элинор наблюдала за траурной процессией и церемонией похорон Великого князя Михаила Николаевича. Там она впервые видела Императора и Великую княжну Анастасию Николаевну. О той службе Элинор Вспоминала: «На меня произвела огромное впечатление дисциплинированность русских аристократов. В течение долгой утомительной службы все они, мужчины и женщины, стояли как статуи, глядя на катафалк, который напоминал мне огромную кровать с балдахином, задрапированную золотой и серебряной парчой; никто не шаркал, не ерзал и не кашлял. Боюсь, я один раз оглянулась назад, желая оценить эффект этих великолепных мундиров на фоне черных платьев сорока фрейлин, чей траурный креп был также испещрен алыми лентами и сверкающими бриллиантами Императорского ордена. Каждый присутствующий держал в руках высокие зажженные свечи, и общий эффект был просто великолепным».
Так Элинор наблюдала придворную жизнь, знакомилась с представителями аристократии, но все же еще не могла определиться с сюжетом русского романа и его персонажами. Идею ей подала Великая княгиня Елена Владимировна, принцесса Греческая: «Сначала я не могла найти никого, чей тип вдохновил бы меня на описание героя, потому что русские мужчины не обладают такой привлекательностью, как женщины. И только через месяц принцесса Елена Греческая — в России ее всегда называли Великой Княгиней Еленой, — с которой мы пили чай в отеле, предложила мне описать князя Грицко Витгенштейна, который незадолго до этого был убит на дуэли. Фрейлины были в восторге, и все начали рассказывать истории о его выходках, о его злобных и увлекательных поступках и оплакивать его печальную смерть».
Князь Витгенштейн! Это имя неоднократно встречается в мемуаристике. В начале XX века было два молодых князя Витгенштейна: братья Александр и Григорий Фердинандовичи Сайн-Витгенштейн-Берлебург. Оба они служили в Собственном Его Величества конвое. В 1901 году Александр был убит на дуэли с Е. Я. Максимовым. О Григории известно меньше и остается только предположить, что Грицко было домашним прозвищем именно Александра Витгенштейна.
О выходках этого аристократа упоминали многие. В своих мемуарах Феликс Юсупов писал: «В те дни еще один случай потряс мое детское воображение. Однажды, обедая, услыхали мы топот копыт в соседней комнате. Дверь распахнулась, и явился нам статный всадник на прекрасном скакуне и с букетом роз. Розы он бросил к ногам моей матери. Это был князь Грицко Витгенштейн, офицер государевой свиты, красавец, известный причудник. Женщины по нем с ума сходили. Отец, оскорбясь его дерзостью, объявил ему, чтобы не смел он впредь переступать порог нашего дома. Я поначалу осудил отца. Верхом несправедливости показались мне его слова – кому! – истинному герою, идеальному рыцарю, какой не побоится выразить любовь свою поступком, исполненным изящества».
Гостившая в 1896 году в имении Юсуповых Архангельское кронпринцесса Мария Румынская тоже запомнила Витгенштейна:
«Среди гостей в Архангельском был некий князь Витгенштейн, офицер императорского конвоя. Он был одним из самых веселых молодых людей. Хоть он и не был особенно красив, у него была великолепная фигура и тонкая, как у женщины, талия. Длинный казачий кафтан подходил ему как нельзя лучше. В свободное от службы время офицерам разрешалось носить этот кафтан любого цвета, который они предпочитали. Молодой Витгенштейн использовал темно-сливовый цвет, который, казалось, был выбран с особой хитростью, поскольку этот цвет одновременно привлекал и задерживал взгляд. Высокие, мягкие кожаные сапоги без каблуков придавали его походке кошачьи черты. Для полноты картины можно добавить высокую меховую шапку, сдвинутую наискосок, великолепный кинжал, воткнутый в серебряный пояс, и он предстает перед нами фигурой, достойной самых лихих романов Элинор Глин, персонажем, прекрасно подходящим для того, чтобы сеять беспокойство в женских сердцах».
Как видим, не только Великая княгиня Елена, но и королева Румынии ассоциировали князя Витгенштейна с героями романов Элинор Глин еще до того как Элинор Глин узнала об этом человеке.
Так, с легкой руки русских Великих княгинь, появился роман Элинор Глин «His Hour” («Его время»). Роман был довольно популярен и в 1924 году даже вышла его экранизация, хотя описанной Элинор роскошной Империи тогда уже не существовало.
Хотя все придворные увеселения и отменились, Элинор все же удалось посетить множество частных балов в России: «Общая атмосфера некоторых из этих балов была наполнена бурным весельем и беззаботностью. Считалось забавным умчаться на острова в санях по замерзшей Неве, посреди бала; или же после балета у графа Орловского устраивались веселые «маленькие» вечеринки, где мы до самого утра ели écrevisses и пили пунш. Спать ложились не раньше четырех-пяти часов утра, но вся атмосфера была настолько воодушевляющей, что в это время я, кажется, совсем не чувствовала усталости, хотя сомневаюсь, что смогла бы долго так жить, не испытывая усталости». На этих балах Элинор наконец могла снять траур и надевать восхитительные вечерние наряды, сшитые для нее ее сестрой, известной британской кутюрье Люсиль.
Великая княгиня Мария Павловна считала, что Элинор должна увидеть русское загородное поместье, чтобы описать его в книге, и она обещала организовать такой визит. Однажды на балу у графини Шуваловой Элинор представили молодого человека, который по поручению Великой княгини должен был показать ей загородное имение в Петергофе.
На следующее утро Элинор и ее компаньон отправились в Петергоф на поезде. От Петергофа нужно было добираться до усадьбы на тройке, в санях, обитых малиновым бархатом и отороченных мехом. «Это очень романтичный транспорт, но в большинстве случаев его характеристики оставляют желать лучшего! Дорога была ужасной, и по мере того, как мы продвигались дальше в сельскую местность, лошади часто вязли в глубоком мягком снегу. Я испытала искреннее облегчение, когда мы добрались до дома, и, боюсь, была слишком утомлена путешествием, чтобы оценить галантный разговор моего красивого спутника. Я его очень разозлила, настояв на осмотре дома, который нам показал огромный лакей с взлохмаченными волосами, но величественными манерами. Ведь это была цель моего путешествия, хотя он, похоже, так не думал! Сам дом меня разочаровал, так как мебель была викторианская и в ней как будто было мало атмосферы прошлого, но я была очень рада возможности увидеть усадьбу русского дворянина, так как это было редкостью, чтобы иностранцев туда приглашали, особенно в середине зимы», — вспоминала Элинор. Эту усадьбу она детально описала в романе «His hour».
Размышляя о судьбах русской аристократии спустя годы, Элинор писала: «Русские дамы придворного круга — единственные, кого я имела возможность узнать — были самыми естественными людьми, которых я когда-либо встречала, и они редко, если вообще когда-либо, говорили друг о друге недоброжелательно. Казалось, не было никакого снобизма или какой-либо социальной ревности… Богатство, насколько я могла видеть, вообще не принималось во внимание, а с весьма бедными фрейлинами обращались так же дружелюбно, как с женами и дочерьми богатейших дворян. Все члены общества знали друг друга с детства, поэтому поза и рисовка были совершенно неуместны. В кругу Императорского двора отношения были подобны отношениям между членами большой семьи, в которой все друг друга близко знают, и члены одного поколения считают друг друга равными независимо от ранга, хотя придворный этикет по отношению к членам Императорской семьи соблюдался. Они не обращали внимания на тех, кто им не нравился, и хотя они были совершенно вежливы со знатными иностранцами во всех официальных случаях, если они не находили их забавными или привлекательными лично, то в других ситуациях оставляли их в строгом одиночестве. Я никогда не видела посторонних на небольших частных балах… Русские дворяне были подобны детям, которые хорошо ведут себя во время еды, вынуждены спускаться вниз, чтобы их представили гостям, но которые делают, что хотят, в своих детских. Бедные, бедные дети! Мне казалось, что они не заслуживают той ужасной участи, которая постигла большинство из них несколько лет спустя. Среди всех знатных дам, которых я встречала, я не помню ни одной, которая не занималась бы всякого рода благотворительностью, и не было ни той скупости, которую я впоследствии обнаружила во Франции, ни показного покровительства, которое я видела в Америке. Русские дамы были добры и щедры к своим слугам и иждивенцам, никогда не были высокомерными и давали мало поводов для той ярости и ненависти, которые испытывали к ним большевики».
