Автор: Елизавета Преображенская

 

Мириэл Бьюкенен была единственной дочерью сэра Джорджа Бьюкенена. В 1910 году ее отец стал послом Великобритании в России и вместе с семьей перебрался в Петербург. Леди Мириэл принимала самое живое участие в столичной светской жизни, была представлена обеим Императрицам и Великокняжеским семьям, она видела Россию в дни ее расцвета и застала черные дни крушения Империи.

После многих лет работы в министерстве иностранных дел в Лондоне отец Мириэл еще в 1893 году был направлен в Дармштадт, столицу Великого герцогства Гессен. Поскольку сэр Джордж эффективно проявил себя и блестяще сыграл роль посла, ему поручались другие дипломатические миссии в разных столицах Европы.

В 1900 году из Дармштадта он был переведен в Рим. После пребывания в Риме его следующими назначениями были посольства Великобритании в Берлине, Софии и Гааге. В 1910 году сэр Джордж был назначен в Санкт-Петербург.

Во всех этих командировках сэра Джорджа сопровождали его жена и дочь. Детство Мириэл проходило в разных европейских городах, что сделало ее свидетельницей множества исторических событий. Мириэл была умной девушкой, обладала живым умом, наблюдательностью и умением замечать даже, казалось бы, тривиальные детали.

Благодаря тесной связи с императорским двором она оказалась в эпицентре событий и даже имела возможность стать частью Императорской семьи. Обладая миловидной внешностью и острым умом, она пользовалась чрезвычайной популярностью среди молодых русских аристократов, в том числе среди представителей дома Романовых. Одно время в Петербурге всерьез обсуждали возможный брак Мириэл с Герцогом Александром Георгиевичем Лейхтенбергским, князем Романовским. Герцог Александр был сыном Георгия, герцога Лейхтенбергского, и герцогини Терезии Ольденбургской.

Однако светский флирт молодых людей ни к чему не привел. Обе семьи были были категорически против подобного союза. Семья Александра — потому что Мириэл не была принцессой и не считалась равной Александру, который приходился правнуком царю Николаю I. С другой стороны, родители Мириэл осознавали неловкость ситуации и опасались дипломатического скандала. Мать Мириэл даже запрещала дочери общаться с молодым герцогом.

По иронии судьбы в 1917 году Александр все равно вступил в морганатический брак, только его избранницей на сей раз стала Надежда Николаевна Игнатьева (урожденная Каралли).

Семья Бьюкенена оставалась в России на протяжении всей войны и революции 1917 года. Супруга посла Леди Джорджина взяла на себя организацию госпиталя для раненых русских солдат в Санкт-Петербурге, а Мириэл работала там сестрой милосердия. Работа была изнурительной, ежедневно нужно было иметь дело с ужасными ранениями…

Живя в России Мириэл попробовала себя на литературном поприще, однако ее художественные произведения оставляли желать лучшего, но, покинув Россию в 1918 году, она написала целый ряд воспоминаний о России накануне и во время Первой мировой войны, об Императорской Семье и о петербургском обществе. Все эти книги вызывали живой интерес у публики, а ее книга «Крушение великой Империи» еще в 1930-х годах переводилась на русский язык и публиковалась на страницах эмигрантской периодики.

Суждения леди Мириэл зачастую соответствуют общему великосветскому настроению тех лет: она восхищается Вдовствующей Императрицей Марией Федоровной, осуждает замкнутый образ жизни Императорской семьи и видит в этом влияние Императрицы Александры Федоровны. Вероятно, на русское общество и исторические события она смотрела прежде всего глазами своего отца, но, несмотря на это, ее воспоминания – ценный источник, яркая картина России в последние дни ее величия.

В 1910 году Мириэл застала Россию во всем блеске ее Императорского великолепия. Она присутствовала на высочайших выходах, Крещенской церемонии освящения воды, на первом официальном балу Великой княжны Ольги Николаевны. Тогда никто еще не мог представить, что все это будет стерто с лица земли через несколько лет. Мириэл вспоминала об одном из балов: «Во главе длинной процессии Великих Княгинь и уездных предводителей дворянства, Царь и Царица медленно шли вокруг громадного зала. Императрица была прекрасна — вся в белом с серебром, с бриллиантовой диадемой в светлых волосах и каскадом драгоценных камней, ниспадавших с ее плеч. И опять лицо ее было сурово и она снова удалилась до окончания вечера, оставив Государя с Великой Княжной Ольгой, у которой в этот вечер был ее первый публичный бал. Зато Ольга Николаевна, одетая в светло розовое платье, со светлыми волосами, отливавшими золотом, и раскрасневшимися щеками, была очень оживлена. Она танцевала каждый танец и веселилась, как обыкновенная барышня на ее первом балу. Я очень хорошо помню, как она стояла на ступенях, которые вели в зал и старалась уладить спор между тремя молодыми Великими Князьями, которые все хотели с нею танцевать… Смотря на нее, я старалась представить себе, что ждет ее в будущем и за кого из ее многочисленных поклонников она выйдет замуж. В этот вечер веселья и смеха мне не приходила голову грядущая кошмарная трагедия».

Мириэл неоднократно видела Великую княжну Ольгу и ее сестер на балах, на торжественных обедах, в храме во время объявления войны, а затем в госпитале. Она была представлена обеим Императрицам, причем с Александрой Федоровной Мириэл познакомилась еще в детстве в Дармштадте. Мириэл тогда заболела и была при смерти, а принцесса Аликс Гессенская взялась за ней ухаживать: «Вижу пред собою златокудрую девушку, принцессу Аликс Гессенскую, которую жители её герцогства называли принцессой «Солнечный Луч» и которую вся её семья назвала «Солнышко». Я вижу пред собою девушку, которая ежедневно сидела в Дармштадте у моей постели, когда я чуть не умерла от детской болезни. Её прелестное лицо я увидела впервые, когда пришла в себя после долгого беспамятства. Я никогда не забуду её ласковые слова: «Смотрите, леди Джордж, она открыла глаза. Она мне улыбается». В Петербурге Мириэл увидела уже совсем другой образ – Императрица редко где-то появлялась и всегда была очень печальна. В салонах много сплетничали о Государыне, и Мириэл, увы, не удержалась от повторения многих сплетен в своих книгах. Совсем иные впечатления вызвала у нее встреча с Вдовствующей Императрицей Марией Федоровной: «Императрица Мария Федоровна отличалась, наоборот, очень веселым нравом, и многие представители аристократии даже ставили ей в вину ее живость и любовь к развлечениям. Но она была слишком популярна, чтобы мнения её критиков могли бы изменить её положение в обществе. Где бы она ни появлялась, сияние её глаз, её жизнерадостность и тонкий юмор привлекали к ней симпатии всех окружающих. Она имела влияние на своего сына и после смерти Александра III, хотя к великому несчастью для России, влияние молодой Императрицы находилось неизбежно в оппозиции влиянию Марии Федоровны и с годами все увеличивалось, пока под конец не взяло верх, уничтожив совершенно власть матери над слабой и колеблющейся натурой Николая II. Однако он был искренно привязан к Марии Федоровне, и не проходило дня, чтобы они не виделись. В то время как молодая Императрица все более уединялась, вдовствующую Императрицу можно было видеть всегда на людях. Очень часто можно было встретить на улицах столицы ее миниатюрную фигуру, одетую в черное, в санях или же в экипаже, с чернобородым камер-казаком на запятках. Или же, наоборот, вся в белом, сияя бриллиантами, занимала Мария Федоровна место своей невестки рядом с Государем на каком-нибудь торжественном приеме. Иногда ее можно было видеть на каком-нибудь обеде или же балу, следящей своими удивительными глазами, которые не теряли своего блеска, за всеми окружающими. Она непринужденно и приятно со всеми беседовала, всех помнила и каждому умела сказать то, что было нужно».

Мириэл и ее родители были частыми гостями в домах столичной аристократии: Юсуповых, Шуваловых, Орловых, Клейнмихелей, Половцовых. Их прекрасные дворцы доживали свои последние дни перед тем, как им объявили войну, а владельцы даже не подозревали, что их ждет печальная эмигрантская участь или страшная смерть от лап обезумевшей черни.

Государыня и Великие княжны в англо-русском госпитале

Незадолго до начала войны в Петербург прибыла британская эскадра. Императорская семья обедала на крейсере «Лайон», был дан бал, на котором присутствовала Мириэл, но, к сожалению, не смогли быть Великие княжны, а спустя неделю Европу как громом поразила весть о Сараевском убийстве. Лето 1914 года оборачивалось всеобщей трагедией. Мобилизация, война, Императорская семья появляется на балконе Зимнего дворца, а затем едет помолиться в Успенском соборе Москвы. Мириэл с отцом и матерью присутствует при этом. Она отмечает небывалый патриотический подъем и единение Царя с его народом: «Европа, двадцатый век, современная цивилизация — все это куда-то исчезло! Это была подлинная, старая московская Русь, Русь Царей, Русь святой веры и единения Царя с народом, которая переживала еще и не такие испытания, но всегда поднималась победоносно из развалин. Никакая цивилизация, или воспитатели, обязывающее человеческие чувства к сдержанности, здесь не могли бы что-либо поделать, чтобы поколебать датскую веру русского народа в победу над врагом. Мы вернулись обратно в предшествии чудотворных икон. Православие было выше русской государственной идеи, и русский двор был скорее похож на монастырь, чем на собрание военных и придворных».

Все тогда верили в скорую победу: «Благодаря нашему приподнятому настроению мы ждали триумфов и побед. Русская пехота! Британский флот! Французская артиллерия! Война будет окончена к Рождеству, и казаки войдут в Берлин!» — вспоминала Мириэл.

Но война растянулась на долгие годы, а Россия, сломленная большевиками, так и не увидела победы. В годы войны Мириэл и ее мать работают в Англо-русском госпитале, размещавшемся во дворце Великого князя Дмитрия Павловича (дворец Белосельских-Белозерских). В Петербурге, ставшем к тому времени Петроградом, Мириэл встретила революцию. В своей книге она пишет о том, что сэр Джордж Бьюкенен предпринимал неоднократные попытки спасти Царскую семью после отречения Государя, но получил отказ из Англии:

«Это было 10 апреля, и память об этом дне живо запечатлелась в моем уме. Отец, как всегда, отправился в министерство иностранных дел. Он опоздал к завтраку, и мать, которая всегда о нем сильно тревожилась, спросила лакея, не случилось ли что либо с отцом.

— Его превосходительство только что вернулся, — ответил лакей. — Он прошел прямо в канцелярию, так как прибыла срочная телеграмма из Англии.

Вдруг дверь открылась настежь, и вошел отец. Он выглядел так необычно, что мать воскликнула:

— Уж не болен ли ты? Или что-нибудь случилось?

Отец тяжело опустился в кресло и схватился за голову руками, что делал в минуты сильного волнения.

— У меня дурные вести из Англии, — ответил он едва слышным голосом. — Теперь там отказываются принять Императора.

Наступило гробовое молчание.

— Мне пишут, — продолжал отец, — что там находят предпочтительным отговорить Императорскую Семью от мысли приехать в Англию. Правительство опасается, как бы это не вызвало внутренних волнений. Идут какие-то революционные разговоры в Гайд-Парке, рабочая партия заявляет, что она заставит рабочих бросить работу, если Императору будет разрешен въезд. Мне предписано отменить соглашение с Временным Правительством. Они перепуганы, вот в чем дело».

Также Мириэл утверждает, что впоследствии ее отцу запретили описывать в мемуарах темы, связанные с попытками спасения Императорской Семьи, пригрозив обвинением в нарушении закона о Государственной тайне и лишением пенсии.

Вскоре после большевистского переворота, в январе 1918 года, семья Бьюкенен навсегда покинула Россию.

«Накануне нашего отъезда я с грустью шла по пустынным улицам города, который стал после стольких лет жизни в нем для меня моей второй родиной. Я чувствовала, что уже не скоро увижу его вновь. Стоял трескучий мороз. Ледяной ветер дул с Невы. Над домами расстилалось пасмурное серое небо. Снег, который никто не убирал, громоздился кучами, и через него с трудом прокладывали себе путь редкие сани и автомобили. С трудом, борясь против ветра, я перешла через Дворцовую площадь и зашла в Исаакиевский собор, чтобы еще раз поставить свечу пред чудотворной иконой Божией Матери. Обычно переполненный собор теперь поражал своею пустотою. Кое-где мерцали желтые свечи. Усталые женщины с изможденными лицами, с головами, повязанными платками, еле виднелись в сумерках. Священник в зеленом облачении стоял пред Царскими вратами, и его фигура ясно выделялась на фоне иконостаса. Я вышла. На улице кружился снег. Вдали показалась статуя Петра Великого. Адмиралтейство с желтыми стенами и светло-зеленой крышей находилось влево от меня. Через реку виднелся старинный, красноватый дворец князя Меньшикова, вдали была крепость, Петро-Павловский собор, большие дома Каменноостровского, направо лежал Зимний Дворец с фасадом, изуродованным пулями. Где-то на противоположном берегу прозвучал в зловещей тишине ружейный выстрел, и проходивший рабочий вызывающе захохотал. Порывы ледяного ветра поднимали вьюгу и залепляли снегом глаза. У моих ног я заметила голодную желтую собаку. Я не выдержала ее умоляющего взгляда и повернула обратно. Спотыкаясь и ослепляемая вьюгой, я бежала мимо пустых дворцов, в которых жило столько славных воспоминаний, мимо перекрестка на Миллюнной…» — вспоминала Мириэл о последнем дне, проведенном в Петрограде.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Поделиться ссылкой: