Автор: Елизавета Преображенская

 

Как Петербург противостоял эпидемиям холеры

 

На протяжении всего XIX века самой страшной эпидемией для Европы в целом и Российской Империи в частности была холера. Человечество казалось бессильным перед этой напастью неизменно собиравшей свой смертельный урожай.

Первая эпидемия в России пришлась на 1830-е года, но отдельные случаи choleramorbus в Астрахани, Казани, Саратове и даже Петербурге были известны уже во второй половине XVIII века. Причем эти отдельные случаи позволили ученым тех лет сделать плачевные выводы о том, что холера – незаразная болезнь и не передается от человека к человеку. Когда же первая эпидемия разгорелась на юге Империи и начала стремительно приближаться к столице, многие отказывались в нее верить, а принимаемые правительством карантинные меры порождали бунты. Осенью 1830 года Москва оказалась на карантине в связи с холерой, А.В. Никитенко писал: «Итак, мы не на шутку готовимся принять сию ужасную гостью. В церквах молятся о спасении земли русской; простой народ, однако, охотнее посещает кабаки, чем храмы Господни; он один не унывает, тогда, как в высших слоях общества царствует скорбь». То была та самая осень, которую А.С. Пушкин из-за карантина провел в усадьбе Болдино.

С завершением осени, казалось, что холера в Первопрестольной пошла на спад, но летом 1831 года с новой силой вспыхнула в Риге, а затем и в Петербурге. Император, находившийся в Петергофе, поспешил в столицу, чтобы принять необходимые меры.

При слухах о приближении болезни многие петербуржцы приняли решение выехать в свои загородные резиденции и дачи, пока еще была такая возможность. Супруга австрийского посланника Долли Фикельмон писала: «В Петербурге появилась холера. Один человек уже умер и трое больных. От этого известия так сжалось сердце! Как тут не тревожиться за всех тех, кого любишь! Сколько удручающего в этом понятии – эпидемическое и заразное заболевание, и какая безмерная печаль охватывает душу!»

Уже 16 июня 1831 года собрался комитет для принятия мер против распространения холеры. Первым делом по городу открылись специальные холерные лечебницы, на что из казны выделили 130 000 рублей. Кроме того, аристократия и купечество собрали еще свыше 160 000 рублей пожертвований на устройство больниц. Еще одним решением комитета стало открытие пяти отдельных кладбищ для погребения умерших от холеры. Карантинные меры тотчас же вызвали недовольство, а вслед за этим и бунты. Но на сей раз сделать вид, что болезни не существует, не получилось – люди умирали, сгорали буквально в несколько часов. Потому весь народный гнев обратился против неких таинственных «отравителей». При чем в отравители записывали то врачей, лечивших от холеры, то поляков, которые в то время снова бунтовали. В столице по подозрению в отравлении было арестовано несколько сотен человек, но в ходе дознаний выяснилось, что никто из них не был причастен к распространению холеры. Авдотья Панаева, тогда еще совсем ребенок, наблюдала с балкона своего дома сцену, которая могла завершиться весьма трагически: «Я видела с балкона, как на Офицерской улице, в мелочной лавке, поймали отравителя и расправлялись с ним на улице. Как только лавочник, выскочив на улицу, закричал: «Отравитель!» – мигом образовалась толпа, и несчастного выволокли на улицу. Отец побежал спасать его. Лавочники и многие другие знали хорошо отца, и он едва уговорил толпу отвести лучше отравителя в полицию, и пошел сам с толпою в часть, которая находилась в маленьком переулочке против нашего дома. Фигура у несчастного «отравителя» была самая жалкая, платье на нем изорвано, лицо в крови, волосы всклокочены, его подталкивали в спину и в бока; сам он уже не мог идти. Это был бедный чиновник. Навлек на него подозрение кисель, которым он думал угостить своих детей. Идя со службы, он купил фунт картофельной муки и положил сверток в карман шинели; вспомнив, что забыл купить сахару, он зашел в мелочную лавку, купил полфунта сахару, сунул его в карман, бумага с картофельной мукой разорвалась и запачкала ему его руку. Лавочники, увидав это, и заорали: «Отравитель»…».

Но далеко не всегда все завершалось столь оптимистично. Часто к жертвам холеры добавлялись жертвы бунтов и бессудных расправ. 22 июня 1831 года на Сенной площади разгорелся масштабный бунт. Бунтовщики разгромили больницу и убили нескольких лекарей. А.Х. Бенкендорф вспоминал: «Чернь столпилась на Сенной площади и, посреди многих других бесчинств, бросилась с яростью рассвирепевшего зверя на дом, в котором была устроена временная больница. Все этажи в одну минуту наполнились этими бешеными, которые разбили окна, выбросили мебель на улицу, изранили и выкинули больных, приколотили до полусмерти больничную прислугу и самым бесчеловечным образом умертвили нескольких врачей. Полицейские чины, со всех сторон теснимые, попрятались или ходили между толпами переодетыми, не смея употребить своей власти».

Ситуация начала выходить из-под контроля. 23 июня бунт продолжился. Узнав о событиях в столице, Государь поспешил из Петергофа в Петербург, чтобы лично навести порядок. Смелый поступок, на который едва ли способен кто-либо из современных политиков. «Государь остановил свою коляску в середине скопища, встал в ней, окинул взглядом теснившихся около него и громовым голосом закричал: «На колени!» Вся эта многотысячная толпа, сняв шапки, тотчас приникла к земле. Тогда, обратясь к церкви Спаса, он сказал: «Я пришел просить милосердия Божия за ваши грехи; молитесь Ему о прощении; вы Его жестоко оскорбили. Русские ли вы? Вы подражаете французам и полякам; вы забыли ваш долг покорности мне; я сумею привести вас к порядку и наказать виновных. За ваше поведение в ответе перед Богом – Я. Отворить церковь: молитесь в ней за упокой душ невинно убитых вами». Эти слова возымели действие. Государь перекрестился и приказал всем расходиться и придерживаться предписанных им мер. Толпа поклонилась Императору и разошлась. С бунтом было покончено, но не с холерой. Смертность ужасала: ежедневно заболевало и умирало свыше 100 человек. Священники не успевали отпевать всех умерших, вереницы гробов беспрестанно тянулись к кладбищам.

Николай I усмиряет холерный бунт

Действенных лекарств против холеры не было, но чем только не пытались лечиться: маслом, перцем, уксусом, одеколоном. Известен случай, когда жена дворника, заболев, и подумав, что умирает, попросила супруга подать ей напоследок ее любимое блюдо – тертую редьку с солью. Съев с аппетитом тарелку редьки больная уснула, пролежала еще три дня, после чего встала совершенно здоровой. Еще одним распространенным средством считалась горячая вода. При первых симптомах холеры рекомендовалось выпить как можно больше кипятка. Этот способ лечения не был лишен смысла и выдержал испытание временем и использовался даже XX веке.

Виктория Баттенбергская вспоминала: «Много лет спустя способный немецкий врач лечивший Доллу после рождения ее первого ребенка, рассказал мне о своих переживаниях во время Великой войны, когда среди войск в Польше вспыхнула холера. В его больницу был доставлен страдающий холерой русский пленный, который тотчас же попросил выпить кипятка. Он выпил целый стакан, после чего начал выздоравливать. Он объяснил, что это лекарство использовалось в его деревне, где часто случались холерные эпидемии. Врач пришел к выводу, что такое лечение было абсолютно правильным. Холера обезвоживает организм, это приводит к угнетению кровообращения и сердечной недостаточности. Кипяток в большом количестве восполняет потерянную жидкость, а ее тепло повышает температуру тела и стимулирует кровообращение. Впоследствии доктор успешно использовал это открытие в своей практике».

Были известны печальные случаи заболевания так называемой «мнимой холерой» и смерти от нее. Некоторым достаточно было просто увидеть похоронную процессию или прочитать о новых случаях заражений, чтобы в несколько часов скончаться от скоротечной холеры.

Чаще всего петербуржцы заболевали холерой от воды: искушение выпить стаканчик-другой студеной сырой воды было слишком велико, а последствия плачевные. Еще очень часто многие мемуаристы упоминали, что перед тем как заболеть, жертвы холеры съедали ботвинью со льдом. В XIX веке ботвинья – холодный суп с рыбой, свекольной ботвой и льдом был так же популярен, как сейчас окрошка или гаспаччо. Вероятно, вода, из которой делали добавляемый в блюдо лед была заражена и приводила к смерти. Так заразился и скоропостижно скончался архитектор В.А. Глинка.

До и после заболевания холерой. Литография XIX века

Все лето и осень холера свирепствовала в Петербурге и только в начале ноября 1831 года газеты объявили о завершении эпидемии. Статистика гласила, что «с 14-го Июня по 5-е Ноября в С.-Петербурге всего заболело 9245 чел., из оного числа умерло 4757».

Но через 17 лет страшная гостья снова посетила русскую столицу. В июне 1848 года в Петербурге фиксируют первые случаи заболевания. Снова карантин, холерные лечебницы, кладбища… Врачи настоятельно рекомендовали избегать простуды, не есть сырые овощи и фрукты, раков и рыбу, жирное мясо, творог и кислое молоко. Но дело было снова летом, а потому на столах неизменно появлялась все та же ботвинья со льдом, а количество заболевших и умерших неумолимо росло. Среди жертв холеры 1848 года – балерина Авдотья Истомина, которую воспевал А.С. Пушкин в «Евгении Онегине» и знаменитый зодчий Карло Росси, чьи творения по сей день составляют славу и красоту Петербурга.

И эта холера пошла на спад по осени, однако снова усилилась в декабре 1848 года и начала стихать только в феврале 1849. Эта эпидемия оказалась еще более смертоносной, чем первая: заболевших — 32 326, умерших – 16 509.

После этих двух эпидемий холера была частой гостьей в Петербурге. Она то разгоралась, то затихалав период с1852 по 1860 гг., заглядывала в столицу в 1866, 1870-1873 гг.и в 1892-1895 гг. В 1893 году она подкосила жизнь великого русского композитора П.И. Чайковского. Поговаривали, что Петр Ильич выпил в ресторане стакан сырой воды, после чего заболел и скончался.

В новом XX веке холера пришла в 1908 году и длилась 2 года. Во время этой эпидемии наконец приняли ряд немаловажных решений. «Нужно было напрячь силы, чтобы сломить отчасти упорную привычку малоимущих классов населения столицы, особенно вновь прибывающих пришлых рабочих, пить сырую воду из Невы и каналов. Для этого нужно было прежде всего время, нужно было неустанно и назойливо твердить: не пейте сырой воды! Нужно было пойти на десятки тысяч барок к рабочим, дать им совет и раздать тысячи наставлений, как уберечь себя и других от холеры, убедить их всех не загрязнять Невы, воду которой пьет миллион людей».

Было решено обеспечить круглосуточную охрану всех водоприемников, чтобы предотвратить их заражение отходами, а в людных местах города – на рынках и площадях, расставили бочонки с горячим и холодным кипятком. Бочонки эти ежедневно мыли и наполняли новым чистым кипятком. Так, в день в столице раздавалось около 5000 ведер кипятка и 3000 ведер остуженной кипяченой воды.

Столь частые и продолжительные эпидемии заставили город привыкнуть к ним. Постепенно методы лечения становились более эффективными, а население приучалось соблюдать необходимые санитарные меры. Несмотря на то, что к началу XX века Петербург был гораздо более заселен, чем в XIX веке, количество заболевших холерой и скончавшихся от нее было меньше, чем в 1830-1840 гг.

Последняя холерная эпидемия в Петербурге пришлась на 1918 -1919 гг. Однако, такого впечатления, как прежде, она уже не производила, смерти, болезни, голод, антисанитария уже стали обыденностью «светлого будущего» и вечными спутниками коммунистов.

 

 

 

 

 

 

Поделиться ссылкой: