Автор: Вольфганг Акунов
Часть.1
ГЕРБ БАРОНОВ УНГЕРН-ШТЕРНБЕРГ
«Щит четверочастный с малым серебряным щитком в середине, в коем золотая шестиконечная звезда над зеленым трехглавым холмом. В первой и четвертой частях в голубом поле три золотых лилии (2+1). Во второй и третьей частях в золотом поле серебряная роза с золотым внутри венчиком и тремя из нее зелеными листьями в опрокинутый вилообразный крест. На щите шведская баронская корона и над ней два коронованных дворянских шлема. Нашлемник: правый – столб из сплетенных в косицу серебряных и золотых прутьев, между золотым и голубым орлиными крыльями; левый – шестиконечная золотая звезда между двумя павлиньими хвостами по шесть перьев каждый (2+2+2). Намет пересеченный голубым с золотом по зеленому с серебром в шахматы».*
… «Вернуться в Европу ему было не суждено. Через три с половиной года, уже генерал-лейтенантом, имя которого хорошо знали в Пекине, в Токио и в Москве, он стоял на вершине Богдо-ула, смотрел в бинокль на крыши храма Тэгчин-Калбын-Сумэ, где рядом с колесом учения Будды, похожим на корабельный штурвал, китайские пехотинцы в пепельно-серых мундирах устанавливали пулемет. Это колесо из Индии и Тибета докатилось до монгольских степей, теперь настало время катнуть его дальше на запад».
Леонид Юзефович. «Песчаные всадники».
«И дичал все более,
И несли враги
До степей Монголии,
До слепой Урги».
Арсений Несмелов.
«Кажется, из монархистов только я один в целом свете».
Барон Р.Ф. фон Унгерн-Штернберг.
*******
15 сентября 1921 г. перед судом «революционного трибунала» в Новониколаевске (еще не переименованном большевиками к тому времени в Новосибирск) предстал Начальник Азиатской Конной дивизии генерал-лейтенант барон Роман Федорович фон Унгерн-Штернберг, непримиримый враг большевиков и стойкий монархист, покоривший России Монголию (за одно это он стократ заслуживает, если не памятника, то, по крайней мере, отмены приговора неправедного большевицкого суда!), женатый церковным православным браком на принцессе Маньчжурской династии Цин, освободивший главу ламаистской «желтой веры» — Живого Будду! — Богдо-гегена — от красных китайцев, объявленный благодарными монголами «Белым Богом Войны», мечтавший о создании духовно-военного буддийского ордена для освобождения России, Европы и всего мира от марксистской чумы и подло выданный кучкой изменников слугам Третьего Интернационала.
Барон Унгерн, не веривший до последнего дня в гибель от рук большевицких убийц Великого Князя Михаила Александровича, по благословению Далай-Ламы и Богдо-Гэгэна вел своих казаков, бурят, монголов и тибетцев в бой под знаменем с ликом Спаса Нерукотворного и вензелем Императора Михаила II. В своей, вышедшей уже после расстрела барона, политической утопии «За Чертополохом», Верховный Атаман Всевеликого Войска Донского, пламенный патриот России и несгибаемый борец с большевизмом П.Н. Краснов придал восстановившему Престол Романовых в России Императору Всеволоду Михайловичу (сыну Михаила Александровича и индийской принцессы Искандер — явный намек на Царицу-Мученицу Александру Феодоровну), возвратившемуся в разоренную большевиками страну от Далай-Ламы из Тибета во главе состоявшего из монгол, бурят, тибетцев и казаков православного Белого воинства черты барона Унгерна, а сопровождавшему его казачьему атаману Аничкову – черты другого непримиримого врага большевизма – атамана Анненкова, также павшего жертвой коварства и подлости слуг агентов Коминтерна, предательски захвативших его и обрекших на смерть. Кстати, один из казачьих полков Азиатской Конной дивизии барона Унгерн-Штернберга именовался Анненковским – в честь легендарного атамана, павшего жертвой коварства красных.
Впрочем, сходной была и судьба других казачьих вождей, к примеру, атаманов Дутова. Краснова, Шкуро и Семенова. Степные рыцари, они привыкли сражаться с врагом по старинке, в чистом поле, на верном коне, с острой шашкой в руке. А погибали от черной измены, от подлого удара в спину… И потому ко всем вождям казачества, пожалуй, можно приложить слова поэта, сказанные о Степане Разине:
«Не владыкою был он в Москву привезен,
Не почетным пожаловал гостем,
И не ратным вождем, на коне и с мечом,
А в постыдном бою с подлецом-палачом
Он сложил свои буйные кости…»
Участь барона Унгерна, привезенного большевиками на судилище в железной клетке (как дикий зверь, наподобие Емельяна Пугачева!) как всегда в подобных случаях, была предрешена еще до начала судебной комедии телеграммой Ульянова-Ленина: «Судить и, в случае установления вины, в чем не может быть ни малейших сомнений (!), немедленно расстрелять». Барона специально посадили на скамью подсудимых в «старорежимном» виде, не сняв с него ни золотых погон, ни белого Георгиевского креста. Но главному красному обвинителю, небезызвестному Губельману-Ярославскому, было мало этого публичного унижения белого генерала-«золотопогонника и, в его лице, «проклятого царского режима». Он вздумал напоследок покуражиться над беззащитным пленником. Решив сыграть на «русских национальных чувствах» публики в их самом низменном варианте, «пламенный интернационалист» попытался представить Унгерна гнусным отпрыском «остзейских баронов», всегда якобы «сосавших из России кровь» и одновременно «продававших Россию Германии».
И он спросил издевательским тоном: «Чем отличился ваш род на русской службе?»
Барон Унгерн спокойно ответил: «Семьдесят два убитых на войне».
Этот эпизод вполне мог бы послужить эпиграфом ко всей судьбе Романа фон Унгерн-Штернберга, весь род которого пролитой за Россию на полях сражений кровью навеки запечатлел свою верность Отечеству, какие бы изменнические ярлыки не лепили на фамилию «Унгерн» выкормыши и последыши большевицкой «партии национальной измены».
О бароне Унгерне, начиная с 20-х гг., сложилось множество легенд, весьма далеких от действительности. Даже такие серьезные авторы, как Рене Генон и барон Юлиус Эвола, не смогли «отделить зерна от плевел». В качестве примера сошлемся на статью Юлиуса Эволы «Кровожадный барон», опубликованную в Риме в 1973 г. (т.е. уже далеко не по свежим следам). Уважаемый читатель может найти ее в приложении к настоящей исторической миниатюре и сравнить приведенные в ней фантастические данные с действительными фактами жизни барона. Впрочем, это так, к слову…
Барон Роман (Роберт-Николай-Максимилиан) Федорович фон Унгерн-Штернберг (а не «Унгерн фон Штернберг», как часто неправильно пишут), отпрыск одного из древнейших феодальных аристократических семейств Прибалтийского края, предки которого были рыцарями Ордена Меченосцев и принимали активное участие в крестовых походах, родился 29 декабря 1885 г. в Ревеле (ныне Таллин).
Род Унгернов, прародитель которого Иоганн фон Штернберг происходил, по легенде, из Венгрии (по-немецки: «Унгарн»; позднее прозвище было изменено на «Унгерн»), имел две ветви – германскую и прибалтийскую. В 1653 г. прибалтийская ветвь Унгернов была возведена шведской королевой Христиной, тогдашней повелительницей Прибалтики, в баронское достоинство, а германская ветвь рода через несколько лет возведена Императором Леопольдом I Габсбургом в достоинство графов Священной Римской Империи.
Русская линия баронов фон Унгерн-Штернбергов происходила от барона Карла-Лудвига (по другой версии – Рейнгольда, или Рено), вступившего в службу при Императрице и Самодержице Всероссийской Анне Иоанновне в 1740 г. Три его сына дослужились в русской армии до генеральских чинов. Один из них, Карл Карлович фон Унгерн-Штернберг, дослужившийся до чина генерал-аншефа и окончивший свое земное существование в 1799 г., стоял в первом ряду храбрейших русских офицеров героической суворовской эпохи.
Окончив в 1908 г. Павловское пехотное училище, Роман фон Унгерн-Штернберг предпочел стать кавалеристом и был выпущен хорунжим 1-го Аргунского полка Забайкальского казачьего войска. Полк базировался на железнодорожной станции Даурия между Читой и китайской границей. Вследствие дуэли был из Аргунского полка переведен в Амурский – единственный штатный полк Амурского казачьего войска. Вместе с Г.М. Семеновым, будущим атаманом Забайкальского Казачьего войска, служил под командованием барона П.Н. Врангеля, будущего главнокомандующего белой Русской Армии на Юге России в 1919-20 гг. Сохранилась характеристика на Унгерна, подписанная Врангелем: «Превосходный офицер, не теряется ни при каких ситуациях. Склонен к пьянству» (справедливости ради, заметим, что впоследствии Р.Ф. фон Унгерн-Штернберг стал абсолютным трезвенником).
Когда в 1911 г. в Китае вспыхнула «синьхайская» революция против Маньчжурской династии Цин, барон Унгерн записался добровольцем на запад Монголии, где восставший народ вел бои с войсками Китая, 220 лет державшего Монголию под своей властью. Вместе с другими русскими казачьими офицерами он помогал создавать армию независимой Монголии, с самого начала ориентировавшейся на союз с Российской Империей великого Цаган-Хана (Белого Царя, как монголы издавна именовали российских Императоров — подобно мусульманским народам Туркестана, именовавшим русского Самодержца «Ак-Падишах», что также означает «Белый Царь»). В эти годы была заложена основа его позднейшей популярности среди монголов.
С 1914 г. Унгерн снова в рядах регулярной российской армии. За боевые заслуги в боях с германцами в Восточной Пруссии был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени и Золотым (Георгиевским) оружием. Но повздорил с другим офицером, был им ранен шашкой в голову и впал в немилость у начальства. С тех пор его до конца жизни мучили жестокие приступы головной боли.
С именем барона всегда было связано множество легенд. Об Унгерне писали и рассказывали разное – кто о его рыцарственном характере, высочайшей нравственности и личной порядочности, о его стремлении любой ценой восстановить Великую Россию; кто о его мистицизме и вере в существование прикровенных стран Агарти и Шамбалы, откуда придет спасение миру и гибель растленного Запада, породившего красную плесень; кто о его невероятной жестокости, заставляющей вспомнить ужасы Средневековья. Многие указывали на взаимные симпатии, существовавшие между ним и служившими под его знаменами представителями азиатских народов. Так, еще в годы Первой мировой войны барон Унгерн с огромным увлечением формировал в составе Русской Императорской Армии «ассирийские» добровольческие части из числа исповедовавших христианство (в его яковитской разновидности) сирийцев-айсоров. Пожалуй, уместнее всего будет привести несколько мыслей из книги казачьего есаула Макеева, бывшего адъютанта командира Азиатской Конной Дивизии:
«…Прошли годы, и ныне вы не найдете ни одного унгерновца, который бы не сохранил памяти о своем жестоком и, иногда, бешено свирепом начальнике. Барон Унгерн являлся исключительным человеком, не знавшим в своей жизни компромиссов, человеком кристальной честности и безумной храбрости. Он искренне болел душой за порабощаемую красным зверем Россию, болезненно воспринимал все, что таило в себе красную муть, и жестоко расправлялся с заподозренными. Будучи сам идеальным офицером, барон Унгерн с особой щепетильностью относился к офицерскому составу, который не миновала общая разруха, и который, в некотором числе, проявлял инстинкты, совершенно не соответствующие офицерскому званию. Таких людей барон карал с неумолимой строгостью, тогда как солдатской массы его рука касалась очень редко».
Будучи сам абсолютным бессребреником, барон Р.Ф. фон Унгерн-Штернберг ставил в основу своих походов полную защиту мирного населения, и последнее, ближе познакомившись с унгерновцами («баронцами»), ценило это. Создав первоклассную по дисциплине и боеспособности Азиатскую Конную Дивизию, Унгерн всегда говорил, что или они все сложат головы, или доведут борьбу с красными до победного конца.
Ни то, ни другое не осуществилось. Барон трагически погиб, и причиной этого был он сам… На фоне жестокой гражданской борьбы барон Унгерн невольно переступил черту дозволенного даже в этой красно-белой свистопляске, и погиб. Так должно было быть, и так об этом говорила та Карма, о которой часто упоминал сам Начальник Азиатской Конной Дивизии. Многое в его гибели и в гибели первоклассной боевой дивизии сыграли и некоторые приближенные, которые, по какому-то таинственному закону, всегда окружали вождей, появлявшихся на фоне гражданской войны за Белую идею.
И эти обреченные вожди прекрасно учитывали гнусную роль своих преступных подручных, но опять-таки, по велению какого-то злого рока, были не в силах отбросить их от себя, как моральную падаль, заражающую воздух.
С течением лет голоса тех унгерновцев, которые испытали на себе жестокие удары баронского ташура, стали говорить о своем бывшем боевом командире только хорошее. Что говорит о том, что барон Роман фон Унгерн-Штернберг был исключительный человек, и если бы не погубившая его неумолимая судьба, он со своими азиатскими казаками сыграл бы, может быть, решающую роль в борьбе с красным Зверем за Русь Православную.
В качестве пояснения, скажем несколько слов о знаменитом баронском ташуре. «Ташуром» именовалась по-монгольски полуторааршинная трость, один конец которой был обмотан ремнем. Монголы использовали ташур вместо нагайки. В Азиатской Конной дивизии ташур стал знаком сана и власти, чем-то вроде жезла начальника. Мало кто из унгерновцев не отведал командирского ташура — но не «чтобы служба медом не казалась», а за дело… Большинство бойцов дивизии и сам Унгерн не расставались с ташуром (по ряду свидетельств, он владел им с такой виртуозной ловкостью, что не раз убивал им в бою вражеских солдат).
И.И. Серебренников в своей книге «Великий отход» писал о бароне Унгерне, что его любовь к одиночеству, скрытность, молчаливость, некоторые странности, внезапные вспышки безрассудного гнева, говорили о неуравновешенности его натуры. В нем текла кровь его далеких предков, рыцарей-крестоносцев, жила вера в сверхъестественное, потустороннее; он как бы принадлежал минувшим векам: был суеверен, всегда общался с ламами, ворожеями и гадателями, которые сопутствовали ему в его походах во время гражданской войны. В дружеских беседах он нередко упоминал о своих предках-пиратах.
Барон был своеобразным романтиком, жил во власти каких-то отвлеченных идей. Фантастической мечтой его было восстановление павших монархий мира: он хотел вернуть Ургинскому Богдо-гегену его царственный трон в Монголии, восстановить династию Цинов в Китае, Романовых в России, Гогенцоллернов – в Германии. В этом смысле он безнадежно плыл против течения. Выступи он на много лет позже – он, вероятно, имел бы больше шансов на осуществление своей политической программы.
Унгерн был злейшим врагом коммунистов и социалистов и считал, что Запад-Европа одержим безумием революции и нравственно находится в глубочайшем падении, растлеваясь сверху донизу. Слова «большевик» и «комиссар» в устах Унгерна звучали всегда гневно и сопровождались обычно словом «повесить». В первых двух словах для него заключалась причина всех бед и зол, с уничтожением которой должны наступить на земле всеобщий мир и всеобщее благоденствие. Барон мечтал о рождении нового Аттилы, который соберет азиатские полчища и вновь, подобно Божьему Бичу, вразумит и просветлит растленную Европу. Вероятно, барон и готовил себя к роли такого Аттилы.
Соратник Унгерна Ф. Оссендовский писал в своей книге «И люди, и звери, и боги» («Люди, боги, звери»), что барон дважды направлял монгольского князя Пунцига в Тибет искать вход в подземную страну Агарти, где, согласно ламаистской традиции, пребывает Чакравартин, Царь Мира, духовный Властелин человечества, хранящий тайны истинного Посвящения. В первый раз посланец Унгерна вернулся с письмом и благословением от самого Далай-Ламы. Во второй раз он не возвратился. Попытка воплощенного Бога войны установить контакт с духовным Центром мира, очевидно, не удалась. Двери Агарти не распахнулись перед ним. Однако это ничуть не умалило стойкости и решимости барона и впредь идти по предначертанному ему пути.
Унгерн был бесспорно жесток в своей антибольшевицкой борьбе и, пожалуй, единственным изо всех Белых вождей не на словах, а на деле противопоставил большевицкому красному террору равный ему по жестокости белый террор. Со слов соратников можно заключить, что у него не было любимчиков, и он не менее круто, чем с врагами, поступал и с виновными в собственном лагере. Так, например, когда в сентябре 1920 г. адъютант барона Унгерна поручик Ружинский получил по подложным документам, 15 000 рублей золотыми, он был, невзирая на прошлые заслуги, расстрелян вместе с женой! Он не заботился о материальных благах для себя, имел простые привычки; был до крайности требователен в отношении дисциплины, не допуская ни малейшего отступления от нее. Но был также и чрезвычайно доверчив, чем иногда злоупотребляли его сподвижники; поэтому бывали случаи, что только по оговору казнили людей, совершенно, ни в чем не виновных.
Все знавшие барона Унгерна отмечали его большую личную храбрость и неустрашимость.
Продолжение следует…
Иллюстрации с сайта yandex.zen
* Из «Прибалтийского гербовника» (Табл. 122.1 «Собрания гербов рыцарства Лифляндии, Эстляндии, Курляндии и Эзеля», Стокгольм, Ф & Г. Бейер, 1882 г.).