Автор: Елизавета Преображенская
Великий князь Николай Константинович – одна из самых загадочных фигур Дома Романовых. Судьба обещала ему блестящее будущее при дворе, военную карьеру, брак с одной из иностранных принцесс, но вместо этого большую часть своей жизни он прожил в статусе позора семьи, безумца, ссыльного. Августейшие родственники настолько дистанцировались от него, что большевикам в 1917 году не пришло в голову арестовать его как члена династии – так он и умер в далеком Ташкенте, всеми забытый.
Великий князь Николай Константинович родился в 1850 году в Петербурге. Он был внуком Императора Николая I и старшим сыном Великого князя Константина Николаевича. По воспоминаниям Ники был прилежным учеником, но и пошалить любил, причем шалости его были вовсе не безобидны. Его внучатый племянник, принц Михаил Греческий впоследствии вспоминал, что во время панихиды по августейшей бабушке, Императрице Александре Федоровне, десятилетний Ники поджег своей свечой драпировку. Возгорание быстро удалось устранить, но осадок у всех присутствующих остался. Что это было? Детская шалость? Дурное воспитание? А может быть желание привлечь внимание родителей, между которыми начинал назревать разлад?
Впрочем, до поры до времени других огорчений Ники своей семье не доставлял. Напротив, прилежно учился, хотя своего воспитателя Мирбаха искренне ненавидел. Стал прекрасным офицером, окончил Академию Генерального штаба, первым из Романовых, окончил высшее учебное заведение, причём в числе лучших выпускников — с серебряной медалью.
К восемнадцати годам Ники стал очень красивым, статным юношей, прекрасно знавшим несколько языков и любившем искусство. По семейной традиции после окончания учебы Ники путешествовал по Европе и, помимо знакомства с шедеврами мировой живописи и архитектуры, он по настоянию матушки должен был познакомиться с принцессой, которую ему уже наметили в жены. Романы Ники с дамами не самой лучшей репутации уже не были секретом в Петербурге, и родители пожелали, чтобы сын наконец остепенился. Поначалу все шло как и было запланировано, знакомство с принцессой, а это была Фредерика Ганноверская, произвело на Великого князя огромное впечатление, и он, делая ей предложение, поступал искренне, но получил вежливо-холодный отказ.
Принцесса объяснила отказ тем, что она не собирается никогда выходить замуж. Интересно, что даже Император дал свое согласие, несмотря на то что Ники и Фредерика были двоюродными братом и сестрой.
Отказ подкосил Великого князя. Знакомиться с любыми другими принцессами он наотрез отказался, зато пустился во все тяжкие с дамами полусвета – актрис, балерин, цыганок приводил в покои Ники в Мраморном дворце его адъютант.
Несмотря на такой разгульный образ жизни, Николай Константинович предстает очень печальным и разочарованным человекам на страницах дневника: «На днях мне двадцать. Великий день совершеннолетия. Каково прожил я? Не знаю. До сего дня о том я не мыслил. Прошел день — и слава Богу, а жил я одним завтрашним. Итак, детство темно и печально. Счастливых дней не припомню. Нет, пожалуй, что помню — всего один. Это день, когда гостил я у государя и государыни. Любил ли я? Другие говорят — любил, а я не уверен. Причинял ли кому-нибудь боль? Быть может. Быть может, для того я и создан. Но нет, вздор, дитя не рождается для зла. И грех на всяком, кто захочет с тем спорить. А все же были у меня добрые чувства. Но Мирбах погубил их во мне. Придется взращивать их заново. Жить одним рассудком невозможно. Что ж, доживу до тридцати — перечту эти строки. Поглядим тогда…». Через год после того, как была сделана эта запись Ники станет главной головной болью Императорской семьи.
В 1873 году в Петербург приехала американская актриса и куртизанка Харриет Эли Блекфорд, более известная под псевдонимом Фанни Лир. Куртизанкой она была в большей степени, нежели актрисой. Фанни сразу очень понравилось в России, этому немало способствовала щедрость её новых «друзей» и красота русской столицы. Той зимой на одном из маскарадов Фанни познакомилась с Великим князем.
«Передо мною был молодой человек ростом немного более б футов, прекрасно сложенный, широкоплечий, с гибким и тонким станом. У него была небольшая красивой формы голова, овальное лицо и мягкие шелковистые волосы, остриженные под гребенку; ослепительной белизны широкий и открытый лоб, светившийся умом и проницательностью; густые черные брови и небольшие, углубленные в орбитах, зеленоватые глаза, которые смотрели насмешливо и недоверчиво и, как я узнала потом, во время гнева сверкавшие, как угли; они становились лучезарными в моменты радости. Взгляд этих глаз, то острый и умный, то мечтательный, проникал до глубины души и заставлял говорить правду, когда, желая рассеять какое-нибудь сомнение, он устремлялся на собеседника», — вспоминала Фанни. Очень скоро Фанни начала бывать в Мраморном дворце. Великий князь показывал ей залы дворца, свою коллекцию живописи, рассказывал о своей семье и России. Ники был очень откровенен со своей новой знакомой. «Я человек, отмеченный роком, рожденный под несчастной звездой», — признавался он Фанни. Рассказывал он о разладе между своими родителями, о том, что нет взаимопонимания между ним и его отцом. Единственным, кого Ники любил и уважал в Императорской семье – был его августейший дядя, Император Александр II. Фанни видела Императора, зная, что он часто гуляет в Летнем саду, она специально ходила туда, пока не увидела самодержца: «Вскоре, идя к Летнему саду, я увидела великолепные парные сани с длиннобородым кучером. В санях сидел пожилой, но довольно еще красивый офицер в кавалергардской форме, который так пристально поглядел на меня, что я невольно смутилась. Сани остановились; два полицейских бережно приняли шинель офицера, и он вошел в сад. Я пошла навстречу, желая еще раз полюбоваться его большими прекрасными светло-голубыми глазами. Я догадывалась, что это царь, и шла быстро, раздумывая о том, что мне делать при встрече с ним, как вдруг он показался неподалеку от меня в своей белой фуражке с красным околышем. Я затрепетала, каясь в своем любопытстве, но все-таки могла бы его хорошо рассмотреть, если бы его большой черной собаке не вздумалось подбежать ко мне и начать приятельски меня обнюхивать. Это отвлекло внимание государя от меня, и он отозвал собаку словами: «Милорд, Милорд!» От этой встречи у меня осталось только смутное воспоминание о государе, а именно о несколько жестком выражении его глаз. Один старик, военный, которому я сообщила это впечатление, возразил, что взгляд у государя, сравнительно с его отцом Николаем I, мягкий; в нем нет той твердости. Отец его, бывало, одним взглядом смирял непокорных, и по этому поводу рассказал, как однажды Николай словами: «На колени!» усмирил народ во время холерного бунта. Вообще же государь мне показался прекрасным, стройным джентльменом, которого все должны любить и полагать за честь считать своею главою. Впоследствии, встретив его несколько раз в великолепной парадной форме, я почувствовала, что в нем есть нечто величественное, какая-то сила, свойственная людям, облеченным властью».
Вместе с Великим князем Фанни ездила в Павловск и Красное Село, а затем и заграницу: в Вену, Италию и даже в Грецию, где была в то время королевой родная сестра Ники. Последнее спровоцировало немалый скандал: королеве Эллинов представили куртизанку. По возвращении в Россию Ники в качестве наказания отправили в Хивинский поход. На войне Великий князь проявил себя храбро, был награжден Орденом Святого Владимира 3-й степени и проступок посчитали исчерпанным. Однако, в походе Фанни вовсе не была забыта. Великий князь часто писал ей письма и продолжал финансировать ее беззаботную жизнь в Петербурге.
В 1874 году Великий князь даже посодействовал присутствию своей американской возлюбленной на торжествах по случаю бракосочетания дочери Императора, Великой княжны Марии Александровны с принцем Альфредом.
Разумеется, Император и Великий князь Константин были осведомлены о неразборчивости Ники в знакомствах, но до поры до времени смотрели на это как на блажь, которая рано или поздно завершится.
Но весной 1874 года разразилась настоящая буря. Все началось с того, что Великая княгиня Александра Иосифовна не досчиталась драгоценных камней в окладе одной из своих икон. Начались поиски, в ходе которых бриллианты нашлись в одном из столичных ломбардов. Дальше получалось совсем уж неприятно, так как нить, по которой шло следствие привело к Великому князю. Он свою вину отрицал и даже клялся на Библии, адъютант Е. П. Варнаховский, который и относил камни в ломбард, тоже свою вину отрицал, утверждая, что просто выполнял приказ Великого князя. В числе подозреваемых была и Фанни, у нее тоже проводились обыски, ее допрашивали. Следствие постановило, что Великий князь действительно украл бриллианты для того, чтобы выручить за них деньги для Фанни. Сложно судить о том, насколько эти выводы были верными, Великий князь себя виновным не признал. Оговорили его? Стал ли он жертвой интриг? Или же принял на себя удар за преступление совершенное Фанни? В любом случае вся эта ситуация выглядела ужасно и наносила ощутимый удар по престижу Императорской семьи. Лучшим выходом посчитали объявить Великого князя душевнобольным, а Фанни – выслать из России.
Так для Фанни завершилась ее русская история. Но предприимчивая дама не растерялась и в первые же дни после отъезда из России написала обо всем случившемся мемуары, неплохо заработав на скандальной истории. А Ники с 1874 года и вплоть до своей смерти оставался ссыльным. Места ссылки были разнообразными: Владимир, Умань, Тывров, Оренбург и наконец – Туркестан. Даже из ссылки Великий князь периодически угощал своих августейших родственников свежими скандалами, впрочем, не настолько громкими как история с Фанни Лир. Но жизнь Николая Константиновича проходила не только в праздности и скандалах, он интересовался наукой и особенно его занимала тема поворота реки Амударьи. «Моё желание — оживить пустыни Средней Азии и облегчить правительству возможность их заселения русскими людьми всех сословий», — утверждал он. Великий князь написал несколько брошюр об этом, естественно, под псевдонимом, однако его проекты не имели поддержки у правительства. Последние годы Николай Константинович жил в своем дворце в центре Ташкента, который сохранился по сей день. Умер он 27 января 1918 года, от воспаления легких. Через полгода после этого трое его племянников будут зверски убиты под Алапаевском, а через год – расстрелян в Петропавловской крепости младший брат.
